— Ты чего творишь! — закричал Ваня, прижимая к груди ошпаренную руку. — Куда смотришь?!
Хозяин заохал, поставил самовар на стол и, причитая, помчался искать коровье масло, чтобы смазать руку бедному Ивану.
— Сейчас все пройдет, — приговаривал он, заматывая ожог куском чистой белой тряпицы, — ты уж прости меня, дурака.
— А, что с тобой говорить, — проворчал Ваня, — давай уже неси на стол…
Хозяин просиял, радуясь тому, что обваренный посетитель не стал поднимать крик, и быстро умчался за кушаньями. Ваня вздохнул, поправил тряпку на руке и задумался. Очень хотелось закурить, пожалуй, впервые с того момента, как он сюда попал. В харчевне как раз пахло крепким табаком, этот запах перебивал даже стойкие ароматы лука и подгоревшего мяса. Тем временем пришел хозяин, расставил, добродушно улыбаясь, миски и тарелки, вытер о штаны большую деревянную ложку и положил перед Иваном.
Ваня кивнул и принялся за еду, почти не разбирая вкуса. Хозяин постоял над ним несколько минут, тщетно ожидая слов благодарности, но ничего не дождался и пошел с обходом по всей харчевне. Медленно сгущались сумерки, хозяин все медлил зажигать свечи, и постепенно в горнице стало совсем темно. Мужичок в углу попыхивал своей трубкой, табачный дым клубился белыми кольцами, поднимался к потолку и вызывал у Вани нестерпимое желание закурить. Он попытался отвлечься чаем от навязчивого желания, но тут его кто‑то потряс за плечо. Ваня поднял голову и увидел того самого мужика в зипуне, который протягивал ему свою трубку.
— На вот, — мужичок улыбался, — покури. Не мучайся, я же вижу, как тебе хочется.
— Спасибо, — с благодарностью сказал Ваня, взял трубку и пару раз затянулся ароматным дымом.
В голове сразу прояснилось, и Иван мог уже лучше рассмотреть подошедшего мужика. Тот имел самый, что называется, простецкий вид, широкое и мясистое лицо хранило выражение общего довольства, глаза были голубые и выпуклые, как у рыбы. Кроме зипуна, который Ваня приметил сразу, на мужике были толстые ватные штаны, залатанные валенки и пара холщовых рукавиц, заткнутых за пояс.
— Меня Веденей люди зовут, — представился мужичок.
— Иван, — протянул руку Ваня.
Веденя руки не падал, улыбнулся, взял у Вани трубку и затянулся сам. Обоим стало хорошо.
— Ты, гляжу, — начал разговор Веденя, — сам не местный?
— Не, — помотал головой Ваня, — впервой тут.
— Угу, угу, — мужичок покивал, — оно и видно, одежа на тебе не тутошняя. По делу али как?
— По делу, — ответил Иван, не вдаваясь в подробности, и снова затянулся, — хорош у тебя табак, братуха, крепок.
— Крепок, — согласился Веденя, — так, может, выпьем? За встречу‑то надо.
Ваня задумался, стоит ли пить с новым знакомцем, но тот уже кликнул хозяина:
— Дивлянко! Нам бы винца хмельного!
Хозяин харчевни с неожиданной быстротой принес две чарки вина и застыл в нерешительности:
— А закусить что?
— Всего помаленьку, — неопределенно сказал Веденя, — да ты и сам все знаешь.
— Да уж знаю, — кивнул Дивлян и шустро побежал за закуской.
— Ну, здрав будь! — выдохнул мужичок и с наслаждением опрокинул чарку.
Ваня решил, что отступать некуда и осторожно сделал глоток. Вино показалось слишком сладким, но довольно хорошим, не чета тому, которое приходилось пить раньше. Слово за слово — разговорились. Ваня признался, что здесь он по поручению будущего тестя, Веденя согласно покивал, рассказал, что сам, прежде чем жениться, долго уламывал батюшку своей Подарены. Выпили за жен. Иван с удовольствием отметил, что вино идет хорошо, и быстро допил чарку. Веденя будто бы того и ждал:
— Друг Дивлян! Повторить бы!
Дивлян примчался с целым кувшином вина и с подносом, полным всевозможных закусок. При виде еды Ваня поморщился — рябчик оказался на редкость сытным, но все‑таки взял пару огурчиков и с хрустом сжевал. Стало совсем хорошо, Веденя показался уже едва ли не лучшим другом.
— Дивлянко, — крикнул уже Ваня, — вина!
Веденя улыбался.
Иван сам толком не понял, как он оказался на улице полуголый и с отчаянно болевшей головой. Сапог не было, кафтана тоже, зато под глазом сиял огромный синяк. Странно, что грабители (а если точнее, Веденя с Дивляном) не взяли янтарь, висящий на груди, но, коснувшись его, Ваня понял в чем дело: подарок Яги раскалился так, что к нему невозможно было притронуться. Странно, но ожогов на коже он не оставлял, сиял ровным желтоватым светом, и только.
Денег в кармане тоже, конечно, не оказалось. Перспектива ночевать под открытым небом не радовала, и Ваня, выругавшись, отправился на поиски Весты. Стояла глубокая ночь, город, измученный дневной жарой, крепко спал. Ярко светил месяц, поблескивали частые звезды, кое‑где еще горел свет в домах. Полагаясь скорее на собственное чутье, нежели на память, Иван стал искать городскую площадь, где он расстался с волчицей. Поначалу долго блуждал по каким‑то запутанным улочкам, пару раз оказывался в тупике и поворачивал обратно. Наконец он все‑таки нашел верное направление и вскоре оказался на площади прямо перед дворцом, озаренным лунным светом. Весту он увидел сразу, она спала, положив голову на лапы, у небольшой каменной тумбы. Ваня подошел, лег рядом, привалился к мягкому боку и крепко уснул.
— Вставай!
Ваня открыл глаза и тут же зажмурился: солнце било в глаза. Веста стояла рядом, и вид у нее был совсем не дружелюбный.
— Ты чего тут делаешь, а?
Иван помялся, но вкратце описал события предыдущей ночи. Волчица только ахала, не уставая поражаться Ваниной глупости.
— И ты вот так запросто напился с первым встречным?
Ваня пожал плечами: да, мол, дурак, осознал, исправлюсь…
— Ладно, что есть, то есть, — сказала наконец Веста, поняв, что больше ничего от него не добьется. — Я думала, ты хоть выспишься, сил наберешься, а ты эвон чего учудил. Тут уж ничего не поделаешь. А нам пора в конюшни царские отправляться.
Иван, обрадованный тем, что его больше не отчитывают, как маленького, вскочил на ноги и тут вспомнил, что на нем нет сапог. Веста тоже это заметила и только фыркнула:
— Любишь кататься — люби и саночки возить. Придется идти босиком.
Ваня сокрушенно вздохнул и, полный горестного раскаяния, поплелся следом за волчицей. Прошли мимо каких‑то сараев, пристроенных к дворцу; Веста разогнала кур, которые сами лезли под ноги, рявкнула на толстого пса, спящего прямо посреди дороги. Зашли в какое‑то полутемное помещение, где пахло навозом и гнилью. Послышалось конское ржание, и тут Иван понял, почему кобылицы не стремятся вернуться домой с заливных лугов: если это и есть конюшни, кобылиц винить не за что. Веста подошла к темной двери, покрытой мхом и паутиной, Ваня отворил ее и тут же вынужден был отскочить в сторону, чтобы не быть сбитым кобылицами, которые стрелой вылетели наружу. Он и разглядеть‑то их толком не успел, мелькнули золотые гривы, и только. Ваня ошарашенно обернулся к волчице:
