— Доброе утро, — облегченно улыбнулся Иван и, оглянувшись на царя с тревогой, быстро зашептал ей на ухо: — Спасай, милая, мне тут снова Калину сватают, я уж не знаю, куда деваться!
— А ты чего же? — хихикнула волчица. — Она что, девка и впрямь ничего, бери — не пожалеешь!
— А, чтоб вас! — в сердцах воскликнул Ваня и пошел будить Пересвета под непрекращающийся бубнеж царя Далмата.
— Пересвет!
— …а в приданое дам я торговых городов сколько стребуешь…
— Вставай, Пересвет!
— …свадьбу, коли захочешь, сыграем с размахом, музыкантов назовем столько, что и раньше не бывало, и впредь не будет…
— Пересвет! — заорал Ваня в бешенстве. — Да вставай же!
Царь будто ничего не замечал и продолжал как ни в чем не бывало:
— Царство поделю по‑братски. Половина тебе — половина мне, как хошь, так и правь. А как войдешь в пору, да сам станешь царствовать…
Но тут, к счастью для Ивана, как раз проснулся Пересвет и зевнул до того громко, что колыхнулся полог над кроватью.
— Доброе утро, Иван!
— Доброе, доброе, — пробормотал Ваня, окончательно одуревший от назойливого сватовства.
— Здравствуй, Пересвет, — улыбнулась подошедшая Веста, — ну как, в дорогу, что ли? Теперь наш путь лежит в Медное царство!
— В дорогу, — кивнул Пересвет, взял из рук Вани клетку и завернул ее в» попавшийся под руку коврик.
Птица попыталась что‑то вякнуть, но так почему‑то и не решилась, ограничившись жалким писком, больше похожим на кваканье.
— Ну, вперед, — кивнул Иван, — давай веди меня, Пересвет!
Тот взял его за ворот рубахи и, вежливо кивнув царю, пошел из горницы. Веста, ткнув на прощание носом царя в живот, шустро побежала за ним. Только тут Далмат опомнился:
— Куда?! А как же свадьба?
Иван простонал и понесся вперед, волоча за собой Пересвета. Тот, с трудом держа в руках тяжеленную клетку, еле поспевал, боялся ненароком придушить Ваню, но в то же время и не мог отпустить его ворот, зная, что стражники будут особо зорко следить за тем, как он обращается с пленником. В коридоре, где еще вчера шла развеселая гулянка, сегодня было все прибрано и вычищено до блеска. Четверо подтянутых стражей стояли у четырех дверей, крепко сжимая боевые топоры. Как по команде, они низко поклонились царевичу Пересвету, и только один из них осмелился робко у него поинтересоваться:
— Как прошел допрос, государь?
— Хорошо, — коротко ответил Пересвет, — царь Далмат уже почти готов передать царствование великой царице Рогнеде.
— Вот это новость так новость! — восхитился стражник и тут увидел в руках у Пересвета серебряную клетку. — А птичку ты куда нести изволишь?
— В подарок царю Елисею, — честно признался тот, — по личной просьбе.
— Эвон оно как! — глубокомысленно протянул страж. — А я и не знал, что царь Елисей птичками интересуется.
— Интересуется, — ответил Пересвет уже на ходу, — потому и просил меня.
— Угу, угу, — согласно закивал страж, — ну, значит, обрадуете батюшку.
Пересвет открыл дверь и быстро пошел прочь. Пару раз еще попадались на пути воины и стражники, но все были уже уведомлены о том, что ночью к царю Далмату явился сам царевич, и не задавали никаких неприятных вопросов.
Из дворца все выбрались спокойно, если не считать того, что уже на крыльце птица решила подать голос. Но на нее никто не обратил внимания, а Пересвет, дотолкав Ваню до ворот, с шумом поставил клетку на землю.
— Конь мой где? — строго обратился он к дежурившим стражникам.
Те, поклонившись, хором ответствовали:
— В конюшне, государь!
— Привести, да поживее! — приказал Пересвет.
Один из стражников еще раз поклонился и быстро побежал за Хранимиром. Остальные молча стояли, вытянувшись в струнку и ожидая, что же скажет грозный царевич. Но Пересвет молчал, еще крепче сжимая Ванин ворот, и о чем‑то крепко думал. Через несколько минут из конюшни прибежал запыхавшийся стражник, ведя в поводу могучего коня. Хранимир был перекован, грива заплетена в мелкие косички, сбруя начищена до блеска.
— Молодцы, постарались, — одобрительно кивнул Пересвет, взобравшись в седло, — кто главный конюший?
— Я, царевич, — нахально соврал стражник, бегавший за конем, — Мишатой Остромирычем люди зовут!
— Молодец, Мишата, — похвалил его Пересвет, — хорошо свое дело знаешь!
Стражник довольно засопел, а Пересвет, тычком усадив Ваню перед собой, легонько ударил Хранимира по бокам. Конь взвился и помчался стрелой, Веста побежала следом.
— Эх, — хлопнул Мишата в ладони, — хорошо дело слажено! Теперь и царь отметит, а главное, царица не забудет: еще бы, уважил сынка!
Остальные завистливо на него посматривали, коря себя за нерасторопность. А тем временем царевич мчался по улицам города, которые уже заливали красные рассветные лучи. У ворот он чуть не столкнулся грудь в грудь с воином верхом на вестовом коне, обругал его и поскакал дальше. А если бы Пересвет догадался затребовать у вестового грамоту, которую тот вез от самой царицы Рогнеды, то прочитал бы в ней, что царица требует взять его, Пересвета, в полон как изменника и привезти к ней на суд и расправу. Но этого сделать он почему‑то не догадался, зато наконец отпустил Ваню.
— Ну что, брат Иван, дальше со мной поедешь или на волчице верхом?
Ваня посмотрел на Весту. Та улыбнулась, видя его недоумение, и со смехом сказала:
— Видно, суждено мне тебя на себе возить, да я и не отказываюсь, мне уже и непривычно как‑то одной бежать. Слезай‑ка ты, Иванушка, с Хранимира и залезай ко мне на спину.
Ваня покраснел, но все‑таки спрыгнул с коня и, потрепав Весту по голове, забрался на нее верхом.
— В путь! — звонко сказала волчица. — До вечера надо нам добраться до Медного царства. А время не ждет, — она тревожно взглянула на небо, — не успеем оглянуться — уже и солнце сядет. В путь!
— В путь, — повторил Пересвет и похлопал Хранимира по спине, — никогда ты не подводил меня, друг, не подведи и сейчас. Быстрее ветра донеси до самых медных ворот!
Конь всхрапнул и, встрепенувшись, поскакал вслед за Вестой.
Ехали долго, солнце уже успело подняться высоко, да так и застыло на одном месте, посылая на землю раскаленные лучи. Было душно и жарко, снова где‑то вдалеке заворчал гром, но в небе пока не появилось ни единого облачка. Дорога шла вдоль пшеничного поля, налитые колосья слабо покачивались на ветру, васильки тянули вверх свои синие головки. Справа текла река, узкая и вся заросшая травой, на другом ее берегу виден был луг с травой, пожухлой от зноя. Поле давно закончилось, теперь путь шел через небольшую березовую рощу, деревья в ней росли редко, так что от солнца не было никакого спасения. После рощи началось еще одно поле, ячменное, за ним снова пшеничное, а потом уже до самого горизонта тянулась равнина, заросшая ковылем. Ваня, убаюканный ее однообразием, начал клевать носом, зато Весту, как ни странно, тянуло поговорить.
