Берег был песчаным, тут и там виднелись островки чахлой зелени. Попадались и крупные булыжники, заросшие мхом, целые россыпи ракушек всевозможных цветов и размеров. Сама река покойно лежала меж высоких берегов, течение было медленным, вода отливала изумрудной зеленью. Где-то громко крякали утки, так что стрелок даже прищелкнул языком — будет пожива.
— И где этот рыбарь? — спросил Витомысл немного погодя. — Не пройдем ли мимо?
— Не пройдем, — успокоил его Андрей, — на такие вещи у меня нюх.
— На какие?
— На жилье, — усмехнулся стрелок, — по лесам да по нолям коли бродишь с утра до ночи, это первейшее дело. Где дымок высматриваешь да вынюхиваешь, где — чу! — корова замычала. Мимо никогда не пройду!
— Ну ладно, поверим, — кивнул Витомысл, — коли ты такой знаток — наше дело слушаться.
— Вот и правильно, — удовлетворенно кивнул стрелок и посмотрел из-под руки куда-то вдаль. Прищурился и спросил: — Слушай, а куда это Вертодуб так ломанулся?
— Может, по нужде занадобилось? — предположил Витомысл.
— Странно, — пожал плечами Андрей, — сколько лет его знаю, эдакой стеснительности не припомню.
Догнать Вертодуба оказалось не сложно, гораздо сложнее оказалось шагать с ним в ногу, да так, чтобы дыхание не сбивалось.
— Ты чего это, а? — спросил стрелок, задыхаясь. Куда ты так несешься?
— Леший его знает, — пожал Вертодуб могучими плечами, — да только, мнится мне, неспроста тут все так тихо да гладко. Может, попросту мерещится или там грезится, но сердцем чую — поспешать надобно.
— А то мы не поспешаем! — грустно вздохнул стрелок, но спорить не стал.
Быстро промелькнули несколько верст, река сделала поворот влево, в обе стороны потянулись от нее два узких рукава, заросших зеленой ряской. Молодцы вброд перешли через один такой рукав и снова зашагали по песчаному берегу. Андрей даже сапоги сбросил и шел босиком, с удовольствием ощущая всей ступней крупный речной песок, щедро прогретый солнцем. Сапоги он сцепил между собою куском веревки и перекинул через плечо. Витомысл позавидовал:
— Хорошо тебе!
— Скидай обувку да и шагай себе по песочку. Эвон он какой горячий да мягкий! — предложил стрелок.
— Не могу, — погрустнел Витомысл, — ногу в кровь истер.
— А в сапоге что, лучше?! — так и ахнул Андрей. — Ты хоть замотал?
— Не…
— Эх ты, растяпа.
И Андрей, на все корки ругая товарища, полез куда-то в прибрежные заросли. Там он долго копошился, что-то приговаривая, и наконец выбрался обратно, сжимая в руках пучок подорожника. Затем стрелок велел Витомыслу скинуть сапог и показать ногу. И в самом деле, рана была знатной — молодец начисто стер кожу почти по всей ступне.
— Эк тебя угораздило! — покачал головой Андрей и приступил к лечению. Омыв как следует больную ногу водой из фляги, он сначала приложил к подошве подорожник, а потом достал из поясной сумки узелок с какими-то сушеными листьями.
— Это еще что такое? — подозрительно спросил Витомысл. — Я не хочу! Я боюсь!
— Терпи, а то хуже будет, — пригрозил стрелок и провел по ноге товарища сухим листом.
— Ой, щекотно, — пискнул Витомысл, стараясь выдернуть ногу, — чего ты?
— А ну стой смирно! — рявкнул Андрей. — Это тебе не отрава какая, а прострел-трава. Всяку рану лечит, хворь вытягивает.
— А ходить-то я буду? — тоскливо спросил Витомысл.
— Даже бегать, — пообещал стрелок, заматывая ногу чистым белым платком, — погоди только чуток.
— Да куда уж годить! — заволновался Вертодуб. — Говорю же, поспешать надобно!
— Надобно, да только куда мы пойдем, ежели у него нога хворая? Обождать надо маленько, сейчас там все соком травяным напитается, кровоточить перестанет — и пойдем потихоньку. Заживет ближе к вечеру, а покуда поноет малость. Но это ты, брат, уж потерпи, иначе никак.
— Потерплю, куда деваться, — вздохнул Витомысл, — сколько уже терпел!
— А раньше-то чего молчал?
— Да покуда по этим буреломам ноги ломали, думал о том, как бы шею не свернуть, — махнул рукой Витомысл, с удовольствием ощущая, как резкая боль постепенно проходит и остается только легкий зуд.
— Ну как ты там? — спросил Андрей. — Полегчало?
— Ага, — довольно кивнул Витомысл и, надев сапог, шустро вскочил на ноги, — пойдем, мужики.
Чуть больше версты молодцы прошли бодро, пробовали даже запевать, но потом берег стал каменистым и крутым, так что было уже не до песен — надо было глядеть, как бы не сорваться в реку головой вниз.
— Вечер близко, — тревожно проговорил стрелок, глядя на небо, — а рыбаря этого и не видать.
— Все верно, — кивнул Вертодуб, — сказано же — идти до самого вечера. День пути, не меньше.
— А вдруг опоздаем? — со страхом спросил Витомысл. — Чего тогда делать будем?
— А чего делать, — грустно усмехнулся Андрей, — помирать, не иначе. От темного всадника еще никто живьем не уходил.
— Да уж, — вздохнул Витомысл, — и за что нам, братцы, такая напасть? Слыхал я от деда, что в старые времена, бывало, хоть целую ночь под луной шатайся — ничего тебе не будет. Ну скажу я вам, и гулянки тогда бывали — земля дрожала. А все потому, что трех братьев-всадникои еще и в помине не было.
— Брешут небось, — недоверчиво покачал головой Вертодуб, — быть того не может, чтобы ночь, день да рассвет никто не караулил. Эдак все мигом бы распустились, девки бы себя не помнили, мужики и того плоше — головы бы друг другу по расшибали. Ночное дело — не шутка!
— Не брешут, — обиделся Витомысл, — правду тебе говорю, дед мой врать не станет, ему зачем? Он от деда своего слыхал, а тот уж то ли сам видал, то ли рассказал кто.
— Быть того не может, — повторил Вертодуб.
Витомысл хотел было что-то возразить, но, подумав, махнул рукой. Не верите — и леший с вами.
— Я другого не понимаю, — сказал стрелок, — ведь живут же кочевники в шатрах да в юртах! В седмицу, бывало, шатер свой раз десять переставят с места на место! И ничего ведь им не делается. Почему же мы с собой эдакий тканый домик не носим? Всяко проще было бы!
— Болван, — беззлобно проговорил Вертодуб, — кабы все были такими умными, никого в живых бы уже не осталось! Где мы, по-твоему, ночью хорониться должны?
— Как где? — удивился Андрей. — В доме.
— Во-от, — довольно улыбнулся Вертодуб, — в доме!
— А чем палатка не дом?
— Дом, — посерьезнел Вертодуб, — это тебе не шуточки. Дом обжитым должен быть, чтобы, значит, в нем душа появилась, да и духи-обереги всякие — домовые те же, заоконные, подстольники…
— Это что же за подстольники такие? — встрял Витомысл. — Никогда не слыхал!
