– Откроют, – заверил бородатый капитан Скуратов. – Я слово секретное знаю. У хранителя здешнего квартирка при музее.
– Ну кто там еще на ночь глядя? – раздался из-за двери старческий голос, и удерживаемая колодезной цепью дверь приоткрылась на ширину ладони. Мерцающий огонек свечи осветил добродушное пожилое лицо грузного и явно подслеповатого хранителя провинциальной кунсткамеры.
Скуратов, воровато оглянувшись, сунул в щель какую-то серебряную монету.
– Батенька мой! – ахнул, поднося монету к носу, хранитель. – Это ж целковый Святослава. Его ж, поди, и в Ермитаже нет. Вы его в фонд музея жертвуете?
– Нет, – уточнил Скуратов. – Но на экспертизу вам дам.
– Это одно и то же, – заверил хранитель, пристроив на приступок подсвечник. – Погодите, господа, погодите. Тотчас и открою.
Дверь прикрылась, что-то загремело, защелкало, зазвякало, и дверь – на этот раз настежь – открылась вновь.
– Проходите, господа…
Десантники вознамерились было тихонько просочиться в дом, но в этот момент сзади раздался суровый голос:
– В столь поздний час и в столь грозное для Отечества время шляться после десяти по городу возбраняется! Па-апрошу документы, судари!
Скуратов обернулся.
– Полицмейстер здешний, – представился суровый обладатель баса, – Бушин.
– Гвардии капитан Бельский, – выступая под свет чахлого площадного фонаря, отрекомендовался Малюта
[7]
. С фуражом и крепостными следую в полк.
– Виноват-с, форму не приметил. – Полицмейстер чуть смутился. – Странная она какая-то. Извините…Так ежели заночевать надобно, то, значит, ко мне милости прошу. Без церемоний, сударь. Самоварчик раздуем.
– Не надо, Андрюшенька, – замахал хранитель руками. – У меня они останутся. И мне спокойней, при офицере-то.
– Оно и верно, – задумался полицмейстер. – Пойду я. Честь имею!
Довольный, что все обошлось, Садко сделал было попытку сунуть полицмейстеру ассигнацию за беспокойство, но тот при виде оборванца с бумажкой в руке только махнул рукой:
– В управе, холоп, подорожную выправишь. Утром. И ежели от господина офицера хоть на полверсты отобьешься – собственноручно на съезжую сволоку.
Благосклонно глянув на опрятного Сусанина, стоявшего по стойке «смирно» с вилами к правой ноге, полицмейстер еще раз откозырял Скуратову и пошел гонять припозднившихся горожан.
– Отрадно видеть столь ревностное отношение к делу, – заметил Малюта хранителю музея, поднимаясь по скрипучей лестнице. – Надобно поощрять таких преданных слуг царя и Отечества.
– Старый мой знакомец, – поделился приятными воспоминаниями хранитель. – Мальчонкой еще мне черепки таскал. Трипольская культура, знаете ли, у нас широко представлена и…
– Ша, батяня, – оборвал его Скуратов. – Меня-то помнишь?
– Как же, ваш сиясь, – понизил голос до шепота хранитель. – Нонешний год вы с тайным поручением-с от канцелярии графа Н-ского наведывались. Только вот, что проверяли, не сказывали. Обидно-с даже. А у меня тут все чин по чину, порядок армейский. Сами извольте убедиться, если пожелаете.
– Знаю я этот порядок, – нахмурился Скуратов, входя в комнату и спотыкаясь о какой-то хлам. – В прошлом году я у тебя в фондах госномер триумфальной колесницы Юлия Цезаря видел. «РИМ 00-01», если не ошибаюсь. Под кучей гербариев пылился. Почему не в экспозиции?
– Ну да! – возмутился и прямо затрясся старик. – Сейчас все брошу и выставлю. Сопрут! Сопрут как пить дать. Я вот давеча телегу выставил: ХV век, а как новенькая. В пятницу музей закрыл, а в субботу утром иду от Дмитровской, а мне пареньки навстречу. Шапки ломают, а коня с повозкой, гляжу, гонят шибко. В кунсткамеру пришел, а телеги и нет. Поминай как звали. И как они ее в окно вынесли – ума не приложу.
– Изворовался народ, – согласился Скуратов, извлекая из мешка и ставя на инкрустированный стол бутылку ликера. – Поймать да высечь.
– Секли, – вздохнул старик. – А толку? Они, стервецы, телегу цыганам продали. Ищи теперь ветра в поле.
– Короче так, батя, – разливая ликер по фаянсовым чашкам, предупредил Скуратов. – Я у тебя два-три денька поживу, дела у меня в городе.
– И слава богу, – согласился хранитель. – В такие времена за музеем присмотр нужен. Я губернатору так и докладывал нонче. У нас одних черепков трипольских…
– Не надо черепков, – взмолился Скуратов. – Давай самовар, что ли?
Для дорогого гостя любитель древности пошел искать среди экспонатов самовар поавантажнее, поэтому у Скуратова нашлось время, чтобы посвятить коллег в некоторые частности:
– Значит, так: старика не обижать, он, бедолага, над каждой рухлядью трясется. Звать его Волокос Сергей Львович. Чиновник из отставных. Пенсион хилый, да и тот он тратит на блажь свою музейную. Теперь вот что… Я на ночь в зале устроюсь, к кокошнику поближе. Ты, Вань, переночуй на лестнице… Ну, где ниша, видел, наверное? Там тепло у печки.
– А я? – поинтересовался Садко в наступившей паузе.
– Хотел тебя в резерв поселить, – насупился Скуратов. – На кушетке в чулане. Но коль такое воровство – сегодня на ночь в караул пойдешь.
– Сено охранять? – возмутился Садко.
– Легенду, – невозмутимо поправил его Скуратов. – И не выходи из образа, холоп. Давно батогов не пробовал?
Садко забился в угол комнаты и обиженно заворчал:
– Ничего-ничего… Недолго ждать осталось. Прихлопнут твое право крепостное – вот ужо подпущу я тебе петуха красного в палаты белокаменны…
– Чего-чего? – переспросил Скуратов, невольно протягивая руку к сабле.
– Это он в образ входит, – успокоил коллегу Сусанин. – По Станиславскому.
– Ну-ну, – несколько успокоился Скуратов, но про себя поклялся по возвращении в Аркаим прикупить в свой терем пару огнетушителей.
Сергей Львович между тем принес заварной чайник, три треснутые чашки из фаянса, фарфора и глины, а еще одну – чашку Петри – для себя.
Выдув из своей посудинки какие-то реактивы в сторону невезучего Садко, хранитель разлил чай с ликером и начал жаловаться на скудость средств, коих не хватает для раскопок на местном городище с целью изучения трипольской культуры.
Убаюканные речью неуемного энтузиаста, Сусанин и Садко дремали, лишь изредка просыпаясь и невпопад кивая. Вежливый Скуратов крепился долго. В конце концов он не выдержал и грубо поинтересовался, нет ли для светской беседы темы поинтереснее.
– Есть, – понизил голос хранитель. – Я сейчас.
Сергей Львович вышел в коридор и начал копаться в своих завалах. Загремев, рухнули на пол рыцарские доспехи, покатился по полу уникальный детский горшок из бронзы, посыпалось что-то с полок со склянками и керамикой.
