– Как же вы терпели столько лет такую мерзость возле собственных границ, отец?
– Мы не терпели. Но есть Дракон, вы помните об этом, мой сын? И был Хранитель! Он ни за что не допустил бы нашего вторжения в его Святую рощу и вообще на полуостров. – Король сел подле рыцаря и попросил, переводя дух: – Алистар, расскажи епископу оставшееся, и будем считать, что Тайный Совет начался.
Король и рыцарь чокнулись и сделали несколько мощных глотков живительной влаги. Епископ Глионский уселся на деревянное кресло и приготовился внимать рассказу. Его почти мальчишеское лицо выражало неподдельный интерес. Никогда еще отец не говорил с ним так просто и понятно.
* * *
Рассвет застал капитана Ковалева на корточках у костра, незаметно тлеющего в лучах солнца, выкатившегося из-за противоположной скалы. Два часа назад он отправил Неринга спать и теперь решал важный вопрос: разбудить Ваню и поставить в караул, а самому добрать пару часиков, или скомандовать подъем и что-то предпринять.
– Подъе-ом! – Александр не успел еще осознать свое решение, но уже командовал и чувствовал, что поступает правильно.
Воздух с утра казался каким-то особенным, очень хотелось есть. Ковалев одолжил Нерингу бритвенный прибор и терпеливо ждал, играя с сонным, но уже веселым свиненком. Иван и Марис, умывшись первыми, собирали палатку и принялись собирать провизию к завтраку. «Иван и Марис, Иван да Марис, Иван-да-Марис, Иван-да-Марья-с, ха, сказать – обидятся», – в Ковалеве добродушно развлекался филолог. Когда Неринг вернул бритву, Ковалев отправился к зеркальцу, закрепленному на маленьком сучковатом дереве. На земле стоял маленький тазик с водой из канистры и стаканчик взбитой из мыла пены. Ковалев ополоснул лицо из тазика и начал бриться.
– Ну, командир, ты даешь! – Ваня в изумлении таращился на Александра. Александр протянул ему тазик и стаканчик, довольно улыбаясь.
Марис всплеснул руками: никогда ему не доводилось видеть командира без усов. Верхняя губа Ковалева смешно топорщилась, белая и пухлая на фоне крепкого военного загара.
Ковалев сел к костру, довольный произведенным впечатлением, и посмотрел на Неринга. Тот, улыбаясь, поднял большой палец кверху.
Капитан вытянул губы трубочкой так, что верхняя губа почти прижалась к носу, и энергично подышал, затем засмеялся.
– Холодно! – пояснил он под общий хохот. – Губа мерзнет! Ну, приступим. Приятного аппетита.
После завтрака Ковалев достал из планшета вчерашние рисунки и разложил их на траве. Экипаж разместился вокруг. Сытый поросенок удобно устроился прямо поверх набросков.
– Ну, конечно! – ухмыльнулся капитан, бережно, двумя руками, снял свиненка с бумаг и легонько подтолкнул в сторону танка. – Пошел бы лучше, постерег!
Свин радостно хрюкнул и бросился со всех маленьких копытец на край опушки, где замер, поворачивая рыльце то в ту, то в другую сторону.
– Чудеса служебного свиноводства, капитан! – Марис сказал свои первые слова за утро.
– Внимание, внимание. Вчера я рассматривал деревню со скалы. Ни одной живой души, ни одного домашнего животного, ни одной курицы. Голуби, вороны – это все есть. Деревня нежилая, причем давно. Несколько лет. И вот какая штука: крыши домов выкрашены под цвет земли, в бурый и зеленый цвета. Когда краска была свежей, думаю, было не отличить. Сейчас полиняла и выделяется.
Танкисты недоуменно переглянулись.
– Вот и я говорю – странно это. Копья с саблями – и авиация, стрелы с ядом – и маскировка крыш под цвет грунта. Хорошо, оставим это. Ваши предложения? Иван?
– В деревню ехать. Что-нибудь да поймем. Вообще, дороги назад у нас нет, это точно. Либо все время в танке сидеть, либо на стрелу с ядом нарваться, – Суворин рубил воздух рукой, готовый вскочить и ехать. Ему уже несколько минут казалось, что совещание затянулось.
– Погодите. Какие стрелы, какой яд? – Марис привстал на локте, заглядывая Ване в глаза.
– Правда, вы же стрел не видели. А запас у них, наверное, весь на кабана ушел, вот нам и не перепало, – Ковалев помрачнел от воспоминания о своей вчерашней оплошности и детских капризах у выжженной земли. – Значит, дело было так. Мы подошли к валуну, а это был кабан. На боку лежал. Убит он был желтыми стрелами, маленькими такими, короткими. Они кабану – что дробинка. Значит, яд. А во рту у кабана наш свиненок прятался. Вот я его взял под мышку, и мы с Ваней обратно пошли. Остальное сами знаете.
Неринг перевернулся на спину, жуя какой-то тонкий стебелек. Ковалев вопросительно посмотрел на Мариса. Марис спокойно закурил. Иван изо всех сил делал безразличное выражение лица, но было видно, что он уже мысленно катит по деревне, сжимая в руках надежные рычаги.
– Майор! Хочу задать тебе вопрос… – Ковалев сделал паузу и прикурил.
– Согласен, – ответил майор, перекатившись на живот.
– Вот и ладно.
Марис и Иван хлопали глазами.
– Что смотрите? Я предложил Виктору место стрелка-радиста и по совместительству должность начальника штаба до тех пор, пока не найдем своих. Он согласился. Вопросы? Выдвигаемся через пятнадцать минут.
Командирские часы показывали семь тридцать утра. В семь сорок пять на месте стоянки уже почти ничто не указывало на недавнее присутствие экипажа. Кострище было аккуратно прикопано и укрыто дерном. Упругая трава сбрасывала росу и распрямлялась в лучах солнца. Между деревьями некоторое время колыхался сизый дымок, но скоро пропал и он.
Глава 4
С королевского холма открывался чудесный вид на столицу Глиона. Отсюда, с высоты птичьего полета, Феррас выглядел несколько иначе, чем из окна королевского дворца. Казалось, он плыл сквозь голубую дымку миражом, достойным застыть на лучшем гобелене. Река Фер делила город ровно пополам, на два полукруга, застроенных зданиями, крытыми блестящей черепицей. Левая по течению часть города несла на себе отпечаток веры и мирной жизни, правая же была средоточием королевской власти и военного могущества.
Позади дворца Его Величества был разбит обширный парк, именуемый Королевским. В его густой тени прятались красивые одноэтажные казармы и служебные постройки. Парадный подъезд дворца Его Величества выходил на набережную Фера, откуда были видны как на ладони стрельчатые окна Великого собора, занимавшего вершину холма на противоположном берегу. По настоянию короля Энкогса и за его же счет искусные зодчие уравняли высотой собор и дворец, подняв колокольню, венчавшую обитель епископа Глионского, на шестьдесят восемь локтей. Они также расширили собор, пристроив к нему два симметричных зала – зал Скорби, где надлежало прощаться с усопшими, и зал Радости, где надлежало освящать брачные узы и приобщать новорожденных к Единой церкви. Оба здания – Королевский дворец и Великий собор – уравновешивали своей тяжестью и великолепием берега медлительной реки. Две половины города соединял широкий прочный мост, третье чудо архитектуры Ферраса.
