– Русский, – продолжил Неринг, словно игнорируя все, чему они только что были свидетелями, – русский я начал учить в Казани. Я запомнил там произношение многих слов, бытовых и технических. Уже к концу курса мне в руки попала книга Гоголя «Мертвые души». Я прочел ее от корки до корки и буквально заболел вашим языком. После я читал русские книги везде, где мог найти, – в Дрездене, Париже, Майнце, Варшаве. Салтыков-Щедрин, Пушкин, Блок, Маяковский. Произношение – особое условие чтения, особенно это касается поэзии. Без произношения слово – всего лишь набор знаков, письмена. Всегда находился кто-то, кто мог озвучить слово, которого я не слышал раньше. Я добивался максимального сходства в произношении новых слов, и поэтому во время чтения в моей голове звучала правильная русская речь. Во время войны с этим стало труднее, сам понимаешь. Вот и все.
Капитан согласно кивал и вдруг поймал себя на мысли, что где-то он уже слышал подобные рассуждения. Потом вспомнил: однокурсник Саня Кашин рассуждал именно так о поэзии немецких классиков. Нет, мол, смысла восхищаться переводом, нужно читать стихи на языке автора…
Майор и капитан вернулись во двор. На сборы и погрузку провизии, добытой Иван-да-Марисом, ушло около пяти минут. Вороненок был водружен в клетку, свин занял свое законное место возле капитана Ковалева. Танк выехал в пролом ворот, лихо развернулся вокруг левой гусеницы, распространив вокруг запах свежераздавленной сочной травы, и направился к дороге.
Ковалев думал. Довольно часто в его сознании возникало выразительное слово «ДУРДОМ». Это случалось всякий раз, когда к размышлениям подключалась часть мозга, занимающаяся логической упаковкой происходящего в единую картину. Да, с логикой у нас нелады. Иван опять молчит, как воды в рот набрал. Конечно, говорящий свиненок, теперь вот гонец о пяти лошадях… Похоже, Ваня снова считает, что его дурачат.
Неринг беззаботно насвистывал развеселый марш и оглядывал окрестности в смотровую щель. Невозмутимый Эмсис что-то высчитывал, делая пометки на листе бумаги. Суворин смотрел прямо перед собой, презрительно и недоверчиво косясь на следы конских копыт, уходивших цепочками под днище танка. Вороненок дремал в покачивающейся клетке, нахохлившись и втянув шею так, что клюв, казалось, торчал прямо из груди. Время от времени он вздрагивал, бессмысленно вертел головой и снова погружался в неглубокий птичий сон. Свиненок Вихрон спал, уютно свернувшись за спиной Ковалева.
* * *
Над холмом Праведников клубилась красноватая пыль. Первым в долину Святой рощи спускался отряд епископской стражи – мощные, рослые всадники в белых плащах, с одинаковыми белыми щитами. Круглые серебристые навершия шлемов были откинуты в походное положение, оставляя открытыми лица до подбородка. Шлемы целиком опирались на плечи стражников, защищая не только головы, но и шеи от скользящих рубящих ударов. Рукояти мечей епископского воинства украшали серебристые головы дракона с рубиновыми глазами. Кони крийонской породы – широкогрудые, высокие, неутомимые, ровного серого окраса – несли могучих седоков легко и плавно. Впереди святого отряда, насчитывавшего сто двадцать стражников, двигались два знаменосца с расчехленными знаменами. Одно знамя, алое с золотой каймой и золотым же изображением дракона, было символом Единой церкви. Другое, ослепительно белое, с изображением герба Айенов – золотой когтистой лапы дракона на лазоревом щите, – было знаменем епископа Глионского, урожденного Рэнкса Айена.
Сам епископ Рэнкс наблюдал за движением войска с вершины холма, беседуя с Синим рыцарем. Точнее, граф Алистар вполголоса говорил, а юноша внимательно слушал, подтверждая согласие короткими кивками.
Епископская стража, двигаясь колонной по четверо в ряд, уже спустилась в долину. Мимо графа и его воспитанника проплывало знамя Синего отряда.
– По местам, дорогой епископ?
– С богом! – Рэнкс начертал в воздухе святое благословение и тронул поводья. Синий рыцарь проводил воспитанника взглядом. Епископ направил коня вдоль колонны и вскоре занял место во главе отряда, между двумя знаменосцами.
Граф Алистар смотрел на клубящуюся пыль, вздымающуюся в такт ритмичному колыханию строя. Он развлекался, наблюдая за течением собственных мыслей. Красная пыль, казалось, всецело занимала внимание графа, но от его рассеянного взгляда не ускользнула ни легкая хромота могучего коня под рыцарем Крезом, ни болтающаяся перевязь меча у оруженосца Легрона, ни тонкая, с волос, продольная трещина в древке копья огромного Фаргама. Граф не помнил, когда у него появилась способность замечать практически все без малейшего усилия. Скорее всего, это был врожденный дар, подмеченный у Синего рыцаря самим владыкой Глиона уже в зрелые годы.
Однажды король Энкогс решил как следует выбранить Алистара за очевидное беззастенчивое витание в облаках во время важных переговоров с посланниками королевства Крепт. Король Трагон, южный сосед Энкогса, владел плодородными землями, отделенными от территории Глиона горной грядой с нешироким, в две повозки, сквозным ущельем. В те годы участились случаи грабежей и насилия в отношении караванов, следующих из Глиона на юг и обратно. Энкогс подозревал, что за всеми нападениями стоит желание Трагона увеличить провозную дань, взимаемую с глионских повозок и всадников. Неоднократно битый в частых пограничных войнах, Трагон не смел поднять этот вопрос открыто, как подобает монарху, но добивался своего мелкими пакостями. Энкогс был уверен, что получит предложение усилить охрану караванов за счет конвоя из крептских стражников – грузы, мол, будут охранять и сопровождать, а содержание дополнительной охраны стоит денег…
В первый день переговоров Энкогсу показалось, что он уже уловил намек посланников на необходимость конвоировать торговые караваны. Чтобы проверить себя и, что важнее, с целью уличить приятеля в небрежении государственными делами, король за традиционным ужином на двоих попросил Алистара высказать соображения по поводу речей послов. Он уже набрал в грудь воздуха для произнесения укоризненной речи, как вдруг Синий рыцарь начал припоминать мельчайшие подробности встречи, все до единого слова и жесты, все нюансы и повороты беседы. Алистар не только помнил все обстоятельства, при которых высказывался тот или иной вельможа, но был невероятно точен в изложении деталей.
Изумление короля было столь велико, что Алистар с того дня начал наблюдать за собой и окружающими, сравнивая свою способность к восприятию событий со способностями прочих людей. Оказалось, что подавляющее большинство придворных было не способно не только помнить мелочи, но и воспроизвести в памяти основное содержание недавних событий. Рассказы нескольких очевидцев одного и того же происшествия были всегда противоречивы и обрастали огромным количеством вымышленных подробностей. Все это забавляло рыцаря. Практичный король же с тех пор охотно пользовался удивительной памятью графа, настаивая на непременном присутствии Алистара при важных переговорах.
Синий рыцарь тронул поводья, и послушный конь плавно понес его вдоль живой ленты отряда. Поравнявшись с Легроном, Алистар сказал ему несколько слов, и юный оруженосец, смутившись, немедленно поправил перевязь меча. Затем граф направил коня назад, к обозу, и переговорил с Харатом, отвечавшим за снабжение Синего отряда. Харату понадобилось только два жеста и пара слов. Ловкий, как обезьяна, маленький сухощавый Акил, конюх графских конюшен, моментально оседлал могучего жеребца, одного из пятнадцати шедших в поводу запасных, затем выхватил из повозки с запасом оружия самое большое копье с плоским широким острием и поскакал вперед, в авангард Синего отряда. Учтиво поклонившись, он вручил гиганту Фаграму новое копье, приняв старое взамен. После Акил пришпорил жеребца, разогнался и метнул старое копье в придорожный валун. Копье, едва коснувшись камня, расщепилось вдоль замеченного Алистаром изъяна. Синий отряд взревел, славя зоркую заботу своего вождя. Конюх тем временем направил приплясывающего жеребца к рыцарю Крезу. Крез моментально пересел на нового скакуна, а проворный конюх отвел рыцарского коня к обочине. Он заставил коня поднять копыто, быстро осмотрел его и подал знак кузнецу, сидевшему в последней повозке. Кузнец легко спрыгнул наземь, осмотрел копыто и снова вскочил обратно, роясь в своем мешке. Конюх накинул повод скакуна на длинный колышек, торчащий из телеги кузнеца, и бегом догнал свою повозку.
