На столе в большой комнате, уже освещенной свечами и разгорающимся открытым очагом, сидел Неринг, опираясь ногой на стул, на который был усажен бородатый староста. На его лице был написан испуг, сквозь который уже начинало просвечивать любопытство. Глазки Шестопера уже не закатывались от страха, а живо шныряли под густыми бровями, перепрыгивая с предмета на предмет. Неринг был изрядно зол.
– Александр, вот он снова по-немецки не понимает! Во дворе понимал – а здесь никак!
– Понимает, не понимает, – забубнил староста. – Когда говорите понятно, я все понимаю, а всех языков на свете и святой Кром не знал, вот что хотите!
Ковалев поставил клетку на деревянную широкую кровать. Кровать в комнате была – загляденье. Деревянная, из прочных темных досок, подогнанных без щелей, с несокрушимыми спинками, украшенными затейливой резьбой. Она могла бы выдержать шалости и проделки с любой, самой горячей и страстной девицей, не издав ни единого скрипа.
Александр удивился, поймав себя на мысли о кровати, как о плацдарме для беспощадных любовных утех. С самого начала войны спальные принадлежности, попадавшиеся в покинутых домах, вызывали у него только одно желание – выспаться, вытянувшись во весь свой немалый рост, распрямившись после тесного пространства башни, вытянув руки и ноги как угодно… Значит, отдохнул тут, неизвестно где, за два дня, раз всякие приятные мысли в голову лезут. Вспомнив некстати приятные моменты из командировки на Урал, Ковалев расстроился, как расстраивался всякий раз, будучи не в силах объяснить происходящее.
– Иван, я выйду, осмотрюсь. Ты пока помоги Марису, – Александр вышел во двор и плотно прикрыл за собой дверь. Ночь как ночь. В саду шуршат и возятся ежики да мыши. Небо, звезды. Во дворе никого. Ковалев тихо подошел к воротам. На улице тоже ни души.
«Похоже, местные и вправду напуганы и до команды носа не высунут, – подумал Ковалев. – Да, дела. Однако, в нашем доме никто не живет. Хотя кровать вон какая! Да что это я, опять кровать… Вот зараза! Судя по тому, как народ разбегался от колодца, все живут в домах вдоль дороги. А дальние дома стоят пустые. О чем это говорит? Кто-то строит похожие деревни и уходит. Вместо них поселяются другие. Но потом и они уходят… Две совсем пустые деревни мы уже видели, вот и третья, полупустая… Одна и та же семья строит себе дом, как две капли воды похожий на предыдущий, потом этот дом бросает и снова строит, живет и бросает. Что за круговорот домов в природе?»
В доме закричали. Ковалев в два прыжка пролетел дорожку, распахнул двери одну за другой и буквально ворвался в дальнюю от входа комнату. Обычно невозмутимый, Неринг стучал кулаком по столу, покраснев до корней своих белых волос. Староста кривил рот и жмурился, часто моргая. Иван и Марис стояли по бокам от Шестопера, с некоторым изумлением и оторопью глядя на бушующего немца.
– Александр, стоило тебе выйти за порог, этот староста перешел на свою тарабарщину! Он издевается!
– Виктор, давай выйдем во двор. Ваня, вы тут пока втроем пообщайтесь, – Ковалев подтолкнул Мариса поближе к Шестоперу и жестом предложил Нерингу пройти первым. Ковалев задержался, послушал, как Шестопер разговаривает с танкистами, и плотно прикрыл за собой дверь.
Сели на верхнюю ступеньку.
– Виктор, вот что я думаю: Шестопер никогда не знал немецкого. Русского тоже. Мы местного наречия не понимаем. Это – раз. Все понимание кончается на определенном расстоянии от меня. Когда я выхожу, например. Это – два.
Неринг смотрел на Александра, и взгляд его прояснялся. Дверь осторожно приоткрылась.
– Товарищ капитан, староста снова мычит на тарабарском. Только и успел сказать, что деревня эта называется Счастливая, – Суворин исчез, бесшумно притворив дверь.
– А? Что я говорю? – Ковалев извлек из кармана чешуйку. – Дело в ней. В радиусе десяти-двенадцати метров все понимают всех, без проблем. Такая вот… Да. Теперь давай решать. Здесь все принимают наш танк за дракона. Это нам на руку. Дракона боятся, значит, мы в относительной безопасности.
– Да, пусть они считают нас слугами чудища, целее будем. И на откровенность можно рассчитывать, когда целый дракон за спиной, – засмеялся Неринг. – Помнишь, я говорил тебе, что видел ящера в карьере? Так вот, я бы ни с ним, ни с его приближенными препираться бы не стал. Слово офицера!
* * *
Когда Неринг и Ковалев вернулись в дом, Шестопер чувствовал себя гораздо увереннее. Марис достал из погреба маленький бочонок янтарного вина, и Ваня уже успел угоститься вместе со старостой.
Теперь уже Неринг пригласил Ваню и Мариса на воздух для короткого инструктажа, а Ковалев сел напротив Шестопера. При внимательном рассмотрении тот не производил цельного впечатления. Лет ему было под сорок пять, крепкого телосложения. Ухоженные чистые руки совершенно не подходили к его грубому, порой свирепому лицу и воспринимались отдельно от деревенского обличия хозяина. Смуглый, черноволосый, как и все здешние обитатели, он был пронзительно сметлив и с ходу впитывал всю доступную информацию.
Итак, он поведал Ковалеву, что зовут его Эддар Бруд, по прозвищу Шестопер; что он верует в единого Господа, предан всей душой и телом наместнику Господа всемогущему Дракону; что он является основателем церкви самоверов, прихожанам которой не нужны попы и которые – прихожане – сами разговаривают с Богом и поют псалмы и гимны; что самоверы считают: главное – соблюдать установленный Богом закон и трудиться, а уж Господь сам все решит в судный день; а еще самоверы отрицают возможность насилия над людьми и никогда не поднимают руки на ближнего своего. Что же до мечей и луков, сданных Дракону во время пожара, – так это оружие исключительно для обороны от раскольников, разрушителей церкви самоверов, бездельников и лодырей, оскверняющих своими делами великое учение жестянщика Грега. Это они, подстрекаемые нечестивым Эрлом Нерингом, довели истинных самоверов до необходимости носить при себе оружие.
– Кем, кем подстрекаемые? – переспросил Ковалев.
– Нечестивым Эрлом Нерингом, – без запинки повторил Шестопер. Было очень похоже, что староста повторяет наизусть заученный урок. – А к вам как обращаться, высокородный господин?
Во время допроса Шестопер исподволь, потихоньку прощупывал Александра своими ответами, и у Ковалева возникло неприятное ощущение, будто его обнюхивает и осматривает огромная, в рост человека, крыса.
– Обращайся ко мне «Александр». Я – главный слуга Дракона, – Ковалев решил не церемониться; сказки он обожал с детства и решил не только не развенчивать местную мифологию, но нагнать страху побольше. Еще у пожарища, разглядев в куче оружия колчаны и луки, Ковалев понял, что спасти его экипаж может только панический ужас местного населения. Иначе что помешает пустить желтые стрелы из ночной темноты? Нужно всего-то четыре стрелы, и прощай, капитан, прощай, танкисты – гвардейцы Эмсис и Суворин, да и пленный фашист Неринг в придачу. Никакая пушка и пулеметы не помогут. – Дракон велит не смотреть на своих слуг, дабы не ослепнуть от отраженного блеска Дракона.
