— Вот это, Андрюша, нота «до». Послушай, как светло и печально, какой чистый звук.
На концертах высокий Леонид Васильевич казался Андрею еще выше, чем дома — фрак и бабочка делали его чужим и недоступным, а невесомая сухая скрипочка ткала музыку из волшебных невидимых нитей, управляя всей симфонической громадой оркестра. А еще дядя Леня любил вспоминать, как аккомпанировал Шаляпину:
— Да, это был дуэт, мой мальчик! Его голос и моя скрипка! Гармония!
Андрей жестом попросил у Кости закурить. Танк качало на кочках, как упрямую тяжеленную лодку, но он шел вперед уверенно и мощно. Бор приближался, и уже можно было различить отдельные могучие стволы над молодой порослью. Между землей и облаками металась нота «до» — чистая и печальная.
* * *
Серапионов Арсен Михайлович, пятидесяти девяти лет, бывший генерал царской армии. Бывший. Интересно, а бывают царские офицеры бывшими? Псевдонимы: Седой, Павел Петрович Воронцов. Полторы страницы имен в личном деле. Человека с более запутанной биографией Шалдаева не встречала, хотя уже шесть лет занималась изучением личных дел, причем последние два года руководила кадровой службой Отдела специальных операций НКВД. Теперь ей было двадцать восемь, стало быть, в двадцать два, сразу после университетской скамьи, Арсен забрал ее к себе.
Незнакомец стремительной походкой вошел в деканат факультета психологии и заявил, что желает присутствовать на защите диплома. Декан Финагенов, поражавший студентов своей несгибаемой волей и независимыми суждениями, взглянул на удостоверение гостя и поспешно согласился.
Седой незнакомец в обычном для номенклатурных работников френче без знаков различий сидел в президиуме молча, глядя оловянными глазами куда-то поверх голов выпускников. Он явно отбывал номер, выполняя скучную свадебногенеральскую обязанность, а когда очередь дошла до Ольги, заскучал совершенно, тупо уставившись на стеклянный графин с водой. Когда Ольга закончила дипломную речь и с видимым удовольствием принялась отвечать на вопросы, седой номенклатурщик принялся глубокомысленно крутить в руках пустой тонкостенный стакан, бросая нетерпеливые взгляды на притертую пробку графина.
«Деликатный, что странно, — вскользь подумала Ольга. — Очень хочет пить, а слушает нашу тарабарщину».
Она так и подумала: «Нашу». Никто на курсе не сомневался, что Шалдаева останется на кафедре. Не сомневался в этом и профессор Финагенов, величавший Шалдаеву не по фамилии, а Ольгой Михайловной — одну из всех.
Когда Ольга возвращалась на место, за спиной услышала торопливое профессорское «да-да» и звон графина о стакан. Седой утолил жажду, и до конца экзамена уже не подавал признаков жизни. После Шалдаевой по списку шли Яковлев и Ярошенко, их экзаменаторы отмучили вполне быстро и благосклонно. Седой незаметно ушел, и ни Шалдаева, ни остальные студенты больше не вспоминали о невзрачном начальнике.
Через неделю после защиты Ольге позвонила секретарь декана Анна Ивановна, Анечка, и передала через маму, что дочери нужно приехать в деканат и получить диплом. Это было довольно неожиданно: выпускники, остающиеся при кафедре, дипломы на руки не получали, потому что их сразу передавали в отдел кадров со всеми другими бумагами. Ольга успокоилась, списав все на обыкновенное искажение смысла в процессе передачи. Скорее всего, нужно было расписаться в разных ведомостях, написать заявление и поговорить с Сергеем Николаевичем о разных пустяках за чашкой душистого чая. Впереди был отпуск, а затем интересная научная работа, а пока — самое начало лета, отдых, отдых!
Она объявилась в деканате в чудесном расположении духа, весело поздоровалась с профессором. Финагенов встретил ее как-то неловко, глядел в сторону и не сразу предложил сесть. Ольга оглянулась в поисках Анечки, но секретарский стол был пуст.
— Анечка ушла обедать, Ольга Михайловна. Да вы присаживайтесь, голубушка, — профессор указал ей на стул и подождал, пока Ольга сядет.
— Вам, Ольга Михайловна, надлежит получить диплом — вот он — и отправиться на Волхонку, по этому адресу.
Ольга в изумлении приняла из рук профессора свой диплом и бумажку с сиреневым штампом.
— Вот так, голубушка, ваши таланты нужны в другой организации, и оспорить этого мы с вами не можем. Прошу извинить, Ольга Михайловна, хотите чаю?
* * *
— Ольга Михайловна, хотите чаю? — спросил Седой, как только офицер охраны закрыл за собой дверь кабинета в особняке на тихой Волхонке.
— Да, спасибо, — Ольга спокойно и с любопытством разглядывала человека, в одночасье изменившего всю ее судьбу. Впрочем, о судьбе у Ольги были свои представления, и она про себя изменила формулировку с «изменившего судьбу» на «сообщившего о том, что судьба выглядит совсем не так, как представлялась раньше». Так получалось гораздо длиннее, зато точно.
Следующие полчаса Ольга пила зеленый чай, заваренный хозяином кабинета в странном маленьком чайнике, и внимательно слушала. Арсен говорил тихо и внятно, и каждое его слово было на месте. От тупого номенклатурного сотрудника не осталось и следа — перед выпускницей был мужчина потрясающей эрудиции и острого ума, умеющий объяснить простыми словами самые сложные понятия. Наблюдая за тем, как маленькие зеленые горошины чая разворачиваются под действием некрутого кипятка в тонкие ароматные листья, Ольга понимала, что точно так же смысл происходящего раскрывается в ее сознании под действием тихого рассказа замнаркома. К концу чаепития Ольга уже не жалела о своем загадочном распределении.
— Вы, Ольга Михайловна, обладаете набором всех необходимых качеств, и будете для нашего дела незаменимы. Сейчас отправляйтесь вот по этому адресу, — Серапионов написал на бумажке несколько слов и цифр, — позвоните из проходной, к вам выйдут. Вы отдадите свои документы, и все пойдет своим чередом. О нашей встрече говорить никому не нужно, показывать, что мы знакомы — тоже. Через несколько месяцев нас представят друг другу официально. Я могу попросить вас на минутку снять очки?
Ольга удивилась, но послушалась. Седой взглянул ей в глаза и улыбнулся:
— На службе всегда будьте в очках. В противном случае вам не дадут работать, а служебные романы в нашем деле — самая вредная и опасная вещь, — Серапионов засмеялся. — Романы хороши вне службы, а до или после — значения не имеет. Лишь бы не вместо.
Ольга прекрасно знала о том, как действуют на мужчин ее глаза необычного василькового оттенка. Ее первый университетский воздыхатель, Костя Кухарский, тоже советовал ей носить очки, хотя особой необходимости в них она не испытывала.
— Сама увидишь, будут меньше приставать, — улыбался симпатичный аспирант с физического факультета. Потом Костя исчез неизвестно куда, не сказав ни слова. В этом не было чего-то необычного; в то время люди пропадали внезапно и бесследно, вот как сосед Кораблев — вечером столкнулись в подъезде, пожелали друг другу доброго вечера, а на следующий день в его квартиру уже въезжал какой-то майор с семьей. И мать Ольги ничего не знала, и отец отрицательно качал головой, не отрываясь от чтения газеты.
