После горячего чая Ольге захотелось привести в порядок содержимое портфеля. За окном стемнело. Мелькали бесформенные черные силуэты деревьев, едва различимые на фоне ночного неба, затянутого плотными облаками. В дверь постучали. Девушка в военном — Мария, попросту Маша, — пришла проверить светомаскировку и забрать тележку. Ольга заперла за девушкой массивную дверь и вернулась к портфелю.
Копии документов, заметки, схемы… Ольга систематизировала бумаги, раскладывая в нужной последовательности. За пятнадцать минут все было рассортировано, оставалось только составить опись и сделать определенные выводы. Именно выводов ждал Серапионов, чего же еще… Для верности Ольга заглянула во все отделения. Так и есть! На дне портфеля обнаружилась смятая бумажная трубка — та самая, летчика Ладугина. Расправив листки, Ольга взглянула на первый. Лес, танк и болото, высокий человек и собака, люди на броне. Со второго рисунка от солнца на зрителя летел в лобовую атаку бомбардировщик Пе-2. Капитан действительно умел рисовать: Ольге стало жутковато. Следующий рисунок был портретом волка — художник смотрел на него сверху, а волк ухмылялся, подняв умную морду. Пожилой мужчина в профиль, за его спиной — очертания башни танка. Вот коротко стриженный молодой человек, типичный студент.
Последний листок задрожал в пальцах Шалдаевой, да так сильно, что пришлось положить его на столик. С портрета серьезно и открыто смотрел Костя Кухарский, облокотившись о ту же танковую башенку: из-под локтя выглядывали белые буквы «ВД». Ольга с трудом опомнилась и быстро убрала рисунки в портфель, зачем-то оглянувшись. Поезд шел быстрее, его ощутимо качало на невидимых стыках, и даже увесистый бронированный вагон пошатывался из стороны в сторону.
* * *
Ольга нажала никелированную ручку дверцы в смежное купе. Там был туалет, умывальник и — о чудо! — душ за перегородкой. Красные вентили были не бутафорским наследием довоенного прошлого — в трубы действительно подавалась горячая вода из титана. На полочках и крючках нашлось все необходимое — полотенца, халаты, мыло и прочие драгоценности, почти немыслимые в военном эшелоне. С наслаждением смывая с себя усталость трех суток командировки, Ольга думала про болото и самолет. Пока на ум приходило только одно: «зеркало». Этот прием воздействия на сознание противника был описан в греческих мифах. Персей использовал щит не столько для того, чтобы не смотреть на Медузу — нет, полированным зеркалом он отразил ужас, источаемый горгоной, и направил на нее же, чем ослабил несчастную. Когда однажды Ольга цитировала Косте строки Гесиода из «Теогонии», физик-аспирант вдруг переспросил: «Как, как? Медные руки и когти стальные, крылья все в золоте, стан в чешуе? Это же описание войска в боевом порядке — в центре пехотинцы в доспехах и с мечами — вот тебе чешуя и стальные когти, а крылья — конница с флангов, с перьями на золоченых шлемах. Всадники богаче пехоты, и блеска больше»… Тогда Ольга просто посмеялась над забавной версией, а позднее поняла — да, прав Костя, на все сто процентов прав. Шаманы в Западной Сибири и на Алтае, жрецы в Греции и Египте, а также колдуны варягов и славян умели ставить «зеркало» перед наступающим войском неприятеля, и те в большинстве случаев отступали под натиском собственной отраженной агрессии, подкрепленной атакой врага. «Зеркало» было скорее физическим явлением, чем психическим внушением — оно долго держалось над полем боя в виде сгустка плотного сверкающего тумана. Известны случаи, когда туман поднимался высоко вверх, позволяя обитателям далеких окрестностей видеть идущее в атаку небесное воинство.
Ольга точно помнила жесты рук Ладугина — траектории ладоней летчика расходились в разные стороны. Нет, это было не «зеркало», самолет и его отражение ушли бы от мнимого столкновения параллельно, оба налево, оба направо, вверх или куда там еще. Не «зеркало».
Поезд стоял уже долго. Вместо долгожданного отдыха ночь принесла сумбурные размышления и бессонницу. Маша постучала и вкатила тележку с завтраком. С позволения Ольги она открыла бронированные шторы и сдвинула вниз раму. Прохладное утро, синее небо и запах подмороженной лесной зелени ворвались в купе через окно.
— Почему стоим? — спросила Ольга, приступая к еде. — Да вы присаживайтесь, Маша. Хотите есть?
Девушка вежливо отказалась, сказала, что уже завтракала. Стоим перед разъездом, здесь всегда так. Можно простоять и час, и пять. Вероятно, есть более срочные эшелоны. А пока можно выйти и прогуляться.
Ольга допила чай и вышла из вагона. Щебенка под шпалами была сырой от недавнего дождя. За вагоном были прицеплены две платформы с какими-то машинами, сплошь укрытыми брезентом. Часовых не было видно, скорее всего, они дремали в кабинах, что еще делать осенним утром… Плавная дуга состава изгибалась и уходила в лес обоими своими концами. Насыпь была безлюдна; в отличие от остальных пассажиров эшелона, Ольга могла делать все, что хотела, и была единственным начальником в своем вагоне. Маленькое круглое озерцо, совсем лужа, отражало краснеющие осинки — отчетливое пятно надвигающейся осени. Пронзительная левитановская красота увядания завораживала и притягивала взгляд. Если бы здесь был Костя, он смотрел бы и смотрел — физик обожал прекрасное во всех проявлениях. Ольге часто приходило в голову, что его внутренний мир гораздо богаче, потому что он мог восхищаться и какой-нибудь сверхъестественной формулой, и картиной, в то время как самой Ольге изящество формул было недоступно. Абракадабра какая-то, значки, цифры. В заклинаниях Буду и то больше смысла.
— Да… Смотрел бы и смотрел, — протянул Костя хрипловатым голосом. Ольга замерла, не смея обернуться. — Всегда знал, что если вижу то же самое, что и ты, становлюсь к тебе ближе, но не думал, что до такой степени.
За спиной Шалдаевой зашуршал брезент. Кухарский легко спрыгнул на щебенку и обнял Ольгу за плечи:
— Смотрел бы и смотрел!
Невидимый паровоз погудел, и по составу прокатилась медленная лязгающая судорога.
* * *
— Со мной, — коротко сказала Ольга девушке Маше, указывая на Константина. Распоряжения пассажира главного купе были законом и не обсуждались.
Ольга запихнула Костю в душ, попросила Машу подать второй завтрак и уселась на диван с разобранной с ночи постелью. Пока Костя ел, сидя на противоположном диване, Ольга смотрела на него и думала о непостижимом и невероятном.
— Ты не очень удивилась, встретив меня здесь, — сказал Костя примерно через час, когда первые волны восторга от встречи схлынули, оставив приятную усталость.
Ольга накинула халат и взяла портфель. Брови Кости поползли вверх, когда она продемонстрировала ему рисунки капитана Ладугина. Глядя на свой собственный портрет, изумленный Кухарский присвистнул. Он уставился на Ольгу, ожидая объяснений:
— Кто все это нарисовал?
— Подожди. Ты мне подсказал какую-то мысль, и я боюсь ее потерять, — Ольга чувствовала, что решение задачи где-то рядом, близко-близко, и связано оно было с появлением Кости. — Эти рисунки мне отдал летчик, командир звена, бомбившего танк на болоте. Он же все это и нарисовал.
