— Позвольте, — раскосые глаза Доржа расширились до предела, — так это тот самый маршал Маннергейм?
Серапионов рассмеялся, запрокинув голову:
— Мой милый Дорж, если бы ты не был так поглощен Востоком, то хотя бы изредка вспоминал о Западе. Карл Маннергейм покинул Россию в чине генерал-лейтенанта, не желая больше служить стране без государя. Убежден, что маршал до сих пор хранит портрет Николая Романова.
Близился час вечерней прохлады, и Канунников выстроил отряд, чтобы в последний раз перед выходом проверить готовность. Генерал сделал необходимые распоряжения остающимся бойцам и занял свое место в караване.
— Отряд! В колонну по одному, дистанция один корпус, марш!
Дорж перевел команду проводникам, и караван медленно отправился вслед за Канунниковым в сторону остывающей пустыни. Три десятка всадников вытянулись в линию. Свободные от наездников лошади были навьючены, и их вели в поводу в середине колонны. Арьергард и авангард группы состоял из лучших стрелков; руки их были заняты только оружием, а глаза блуждали по сторонам, выискивая цель.
К закату отряд продвинулся прилично. Пока солнце еще давало рассеянный свет из-за гряды холмов, устроили привал. Лошадей расседлали и стреножили, поручив заботам проводников. Арсен Михайлович вызвал командира разведчиков лейтенанта Кухарского, пятерых стрелков и отправился с ними на вершину соседней сопки. Батареи радиостанции были тяжелы, как и положено мощным батареям, но генерал не позволил стрелкам прикасаться к оборудованию. Их дело — охранять. Всю дорогу к вершине Серапионов шел впереди, легко неся на плече зеленый ящик. Костя Кухарский шел следом за генералом. Его совершенно не раздражал песок, оползающий под ногами и делающий шаги вверх эффективными только на треть. Физические нагрузки доставляли Косте удовольствие. Помимо острой памяти, необходимой разведчику, он обладал великолепной спортивной подготовкой, никогда не упуская случая проверить ее в деле.
Стрелки расположились вокруг вершины сопки, приняв каждый по сектору для наблюдения. Генерал взял на себя шестой сектор, удобно расположившись со своим карабином. Тем временем Кухарский подключил аппаратуру и поднял к ночному небу металлическую антенну на легком бамбуковом шеете. Шорохи в наушниках стали громче.
— Первый, я — Вершина, я — Вершина. Прием.
— Я — Первый, слышу Вершину хорошо, только вот совсем не вижу. — Голос Канунникова звучал ясно. — Приступайте к выполнению задачи.
Федор остался в лагере с маленькой пехотной радиостанцией. «Командир экспедиции должен находиться при основных силах», — отрезал генерал, и Канунников был вынужден отказаться от подъема. Вместе с ним остался и Дорж, но лишь на время обустройства лагеря. Тщательно переведя монголам распоряжения Канунникова и убедившись, что все друг друга поняли, он отправился к вершине темной сопки широким легким шагом, и подоспел как раз к концу первого сеанса связи.
На очереди был лагерь у озера. Лейтенант Кухарский вращал верньеры, слегка подсвеченные особой краской, до тех пор, пока тонкий золотистый волосок на шкале не добрался до нужной частоты. В чашках наушников зазвучали тихие слова радиста:
— Я — Вода. Прием. Я — Вода. Прием…
— Вода, я Вершина! — отозвался Кухарский, щелкнув тумблером микрофона. — Доложите обстановку. Прием!
— Вершина, я — Вода! Все спокойно. Происшествий нет. Заболевших нет. Прием.
— Говорит Вершина. Следующий сеанс связи по расписанию. Отбой!
— Есть отбой! — голос радиста оборвался щелчком выключателя.
Кухарский снял наушники.
— Все готово, товарищ генерал! У озера все спокойно.
— Вот частоты, Константин. — Седой подал Кухарскому листок. — Нужно, чтобы Дорж внимательно прослушал эфир.
Кухарский подключил еще пару наушников и протянул их Доржу. Затем развернул молочно белевший в темноте листок и направил на него свет фонарика. Пробежав глазами несколько рядов цифр, Константин поднял брови и весело присвистнул. В таких диапазонах он не работал никогда.
— Давай, пересмешник, приступай, — хохотнул Арсен Михайлович, извлекая из заплечного мешка теплую куртку с каракулевым воротником. В пустыне стало неимоверно холодно. Бледный серп месяца и звезды уже казались не игривыми и сказочными, а злыми и холодными — от легкого ветра наворачивались слезы.
Лейтенант Костя защелкал переключателями и выбрал нужный диапазон. От холода пальцы теряли чувствительность, и вращать верньер с правильной скоростью было трудно. В трех диапазонах из десяти не было ни звука, и Кухарский несколько раз трогал провод от наушников, чтобы убедиться в наличии контакта. При прослушивании остальных частот тишина в наушниках изредка сменялась улюлюканьем или свистом, затем снова закладывала уши плотной ватой. В середине шестого диапазона Дорж схватил Кухарского за рукав. Кухарский замер, затем осторожно двинул верньер на полградуса назад. Дорж поднял палец вверх и обратился в слух. Кухарский недоумевал — в ушах насвистывало и трещало. Лейтенант уловил какой-то горловой звук, рычащий и переливающийся, как если бы кто-то полоскал горло. Звук отодвигал на второй план треск и шорохи. Теперь Костя вспомнил, где слышал примерно такие же переливы: из ларингофона, прижатого к горлу, когда радиостанция находилась в зоне неустойчивого сигнала. Да, и еще — монголы издавали подобный горловой звук в некоторых своих песнях. Кухарский попытался вслушаться, но не смог выделить ни одного слова. Вдруг прерывистый голос пропел: «Най-Нур». В наушниках это прозвучало «Дай-Дур», но Костя ни на секунду не усомнился в том, что речь шла именно об озере. Дорж почувствовал волнение Кухарского и предостерегающе сжал его руку, призывая к молчанию. Через две минуты металлический речитатив оборвался на самом нелепом месте, и воцарилась тишина. Не успел Кухарский протянуть руку к колесику настройки, как горловые звуки возобновились. Дорж слушал внимательно, кивал в такт чему-то, причем Константин не мог уловить никакого ритма, как ни вслушивался.
— Можно собираться, — заявил Дорж.
— Слушай команду, — вполголоса рыкнул Седой и мигнул фонариком в сторону лагеря. В ответ внизу затеплились три огонька. — Спускаемся в лагерь. Ориентир — три огня. Костя, где мой груз?
Внизу генерал проверил посты и пригласил в штабную юрту Доржа, Канунникова и Кухарского. Дневальные принесли ужин — кумыс, воду и прессованный сыр хурутх. В юрте было уютно.
— Конечно, армейские палатки хороши, но юрты более приспособлены для местных условий. Правильное решение, Федор Исаевич. Прошу подкрепиться. — Генерал первым приступил к трапезе.
Ели молча и быстро. За время перехода все привыкли к вкусу местной пищи и признали, что она прекрасно утоляет голод и восстанавливает силы. Сыр ху-рутх растворяли в воде, каждый — по своему вкусу. После быстрого ужина генерал предложил переводчику рассказать об услышанном. Дорж собрался с мыслями и начал:
— Передача велась на смеси древнего языка с китайскими и монгольскими словами. Этого языка я не знаю — о нем спорят, пытаясь хотя бы приблизительно восстановить его звучание. Это — горловое наречие давно исчезнувшего горного народа. Трижды было произнесено монгольское слово «сабдык» — хозяин долины. Это дух, похожий на человека, но почему-то он упомянут в сочетании с китайским «подземный табун». Сабдык в пути, повторил голос, а также несколько раз говорил «Най-Нур».
