Танкисты лишний раз подтвердили прописную истину: если ты в танке, то тебе все задачи по плечу.
– Нельзя! Не-эт! – придушенно прохныкал майор. Но его никто не услышал за ревом двигателя.
Механик-водитель плавно двинул многотонную машину вперед. Танк носом ткнулся в ворота и обрушил их. Створки рухнули, подняв облако пыли. «Тридцатьчетверка» по ним, как по настилу, въехала в город и, миновав с десяток метров, остановилась. Прячась под прикрытием брони, за стену пробрались разведчики и танкисты капитана. Тишина. Никакого движения. Лишь урчал танковый двигатель, и тихо завывал майор – доблестный воин божественного микадо.
Визгливо скрипели полувырванные ржавые петли ворот. Время нанесло на камни толстый слой пыли. Оно же превратило пыль в землю. На воротах и стене, опоясавшей городок по периметру, густо росла трава.
Солдат сразу же охватило ощущение дикого запустения умершего восточного городка. Одноэтажные дома заросли лебедой, полынью, гигантскими разлапистыми лопухами.
Из окон выглядывали сорняки – они принялись в самих домах. Выросшие деревья заслоняли старые вывески с блеклыми иероглифами. Улицы были похожи на запущенные пустыри. Лишь кое-где в густой траве вились узкие тропинки, протоптанные неизвестно кем. И эта пустыня потрясала, потому что дикая зелень обступила совершенно не разрушенные дома, магазины, особняки. Это было запустение, созданное людьми…
Шаржуков обошел танк и постучал прикладом по броне. С лязгом открылся люк в башне.
– Глуши двигатель, братишка, – приказал он. Танк чихнул мотором и затих. – Остаетесь здесь! А мы пойдем дальше. Разведаем, что к чему. Японец остается с вами, смотрите, чтобы он не сделал ноги.
– Мышь не проскочит, товарищ капитан, – козырнул танкист и крикнул в стальное нутро: – Подзоров, возьми пулемет в укладке и к машине!
Японец никуда не собирался делать ноги. Он упал на колени у раскуроченных ворот и, закрыв голову руками, тихо поскуливал, как потерявшийся щенок.
Длинный меч Шаржуков взял себе, а короткий оставил старшине. Свой трофей капитан передал танкистам, сказав командиру экипажа:
– Пусть пока у тебя побудет. Потом заберу.
– У нас, как в швейцарском банке, – сверкнул белозубой улыбкой танкист. Он положил меч в железный короб ЗИПа, закрепленный на корме. – Вернетесь, заберете.
– Дальше моя не ходить, – пленный стоял на коленях и, похоже, вставать не собирался.
– Бесы у них в головах, – подал голос старшина. Он кивнул на японца: – А этот аж весь трясется. Правильно делает. Злые дела не забываются. За все ответ держать придется.
– Убивайте здеся. Лучше тут умеретя, чем там ходить живая мертвяка.
Старшина зашел сзади к сгорбившейся на земле фигуре и оттянул левой рукой за волосы голову назад. Правой поудобнее перехватил финку. Ко всему привычный бурят лишь вопросительно взглянул на капитана: «В расход?»
Шаржуков отрицательно покачал головой и скомандовал:
– Разделиться на группы. Я со своим экипажем иду по центральной улице. Разведчикам прочесать боковые улицы. Встречаемся на центральной площади.
У любого, даже самого маленького захолустного городишки должна быть главная площадь. И этот не должен стать исключением из общего правила.
Разведгруппа лейтенанта Ирхина разделилась на четыре боевые двойки. Разведчики бесшумными тенями растворились среди кривых улочек и переулков, будто и не стояли только что рядом с танком. Старшина бурят, улыбнувшись на прощание, обронил лежащему ничком самураю: «Если увижу, когда вернусь, что сдвинулся в сторону хоть на метр, я тебе так по холке дам!» Сказал и канул среди хитросплетения улиц вслед за товарищами.
Трое танкистов из экипажа Шаржукова двинулись по самой широкой улице, ложащейся им под ноги прямым, как стрела, полотном заросшей травой дороги. Несколько развалившихся от старости телег и повозка рикши. От двух пассажиров остались лишь скелеты, рассыпавшиеся по каркасу сиденья. Рикша был рядом, его костяк лежал, скрытый травой, между двумя оглоблями, за которые он когда-то тянул свой возок. В телегу были впряжены скелеты мулов с остатками кожаной сбруи на костяных ребрах.
Шаржуков почувствовал себя мальчишкой, перенесшимся в босоногое детство.
Что там болтал япошка: «Мертвый город!» Пугающее словосочетание одновременно завораживало. С друзьями мальчишками они любили лазить по заброшенной фабрике на рабочей окраине города. Они бродили вдоль ржавых рельсов одноколейки. Казалось, пустые проемы окон цехов внимательно наблюдают за детворой. Сгнившие полы, взломанные проросшими сквозь них деревцами…
А здесь за углом раздавалось размеренное «тук-тук-тук». Так уснувший на ключе радист выбивает один и тот же сигнал морзе. Шутку с танкистами сыграло разыгравшееся воображение. Незакрепленная ставня на окне хлопала на ветру: «Тук-тук-тук». Деревянный метроном отстукивал вечность. Зачем пришли? Кого ищете? Что будете делать, когда найдете?
Танкисты зашли в один из домов по сорванной двери, как по трапу поднимаются на борт корабля, вставшего на вечный прикол у пристани. В пустой комнате валялись обломки деревянной мебели. Драные обои клочьями свисали до пола. Под ногами скрипели рассохшиеся половицы, хрустело битое стекло. Отсюда навсегда ушли смех и голоса живых. Они сюда больше никогда не вернутся. В центре комнаты скособочился стол с отломанной ножкой. Лестница на второй этаж была завалена истлевшим тряпьем и книгами.
На стенах висели черно-белые фотографии за пыльными стеклами. Вряд ли еще кто-нибудь, кроме танкистов, увидит, кто на них запечатлен. Жизнь отсюда ушла давно. Все, что осталось, – отпечаток людей на матовой фотобумаге.
Ржавая металлическая кровать приткнулась в углу у дальней от входа стены. Похоже, здесь раньше обитали зажиточные горожане, старающиеся подражать европейскому образу жизни. Иначе чем объяснить наличие этой кровати с круглыми металлическими набалдашниками, навинченными на спинке ложа, а не общепринятых у китайцев циновок. В спальне без окон стены покрывал зеленовато-белесый налет плесени. Свет проникал через пролом в потолке. Единственным живым звуком был хруст обвалившейся с потолка штукатурки под подошвами сапог.
Перед входом лежал скелет, сжимая в руке недостающую у стола отломанную ножку, как дубинку. Дреколье ему, видать, мало помогло. Второго скелета, убитого врага, рядом не было. Олег Шаржуков решил заглянуть в соседнюю комнату. Что такого ценного защищал погибший ценой своей жизни?
На панцирной сетке покоились два детских скелета, они лежали на боку с поджатыми ногами. Между ними сиротливо примостилась темно-желтая деревянная кукла с одной оторванной рукой. Вещи по-разному противостоят времени: ткани выцветают, дерево темнеет…
Одежда на трупах давно истлела, превратившись в бесцветные тряпки ветхого савана. Местами их порвали выпирающие наружу ребра. Шаржуков расстегнул верхнюю пуговицу комбинезона. Ворот сдавил горло. Захотелось побыстрее выскочить вон из комнаты. Скорее на улицу.
