– Ругается, – довольно пояснил Василий. Он единственный из троицы охотников на демонов знал японский язык. – Не нравится ему святая вода!
Брань и крики сменились пронзительным завыванием на высокой ноте: «У-у-уй!» Теперь вой и выкрики на японском языке густо перемежались отборным матом уже на чистом русском.
– Быстро учится, – с горделивыми нотками в голосе отметил коллекционер, будто хвалил способного ученика. – Ускоренная ассимиляция – залог выживания любого разумного существа в новой, а значит, потенциально враждебной для него среде.
Похоже, Многоликий несколько переоценил свои силы, вломившись в дом, где его заранее ждали и готовились к встрече.
– Пощадите, смертные, – завывания и скулеж затихли. В голосе Многоликого прорезались просительные нотки. – Поговорим? Договоримся? Мы же разумные существа!
– А-а! – со второго этажа раздался торжествующий вопль Алексея. – Никаких переговоров. Безоговорочная капитуляция. Условия буду диктовать я!
– Идиот! – зло прошипел Василий. – Олег, тащи оковы. – Он показал рукой на ржавые цепи, висящие на каминной решетке. – Живо.
Лифтер не успел.
Из центра кокона высунулось стальное жало. Несколько режущих движений, и из кокона вылезла не бабочка, а донельзя взбешенный Многоликий. На плечах обрезки сети, в руке он сжимал вакидзаси – короткий меч.
– Думали, я сахарный? Растаю? – демон зло рыкнул, словно стальные шарики рассыпались по полу. – Шаржуков, где меч? Отдай мое!
Он начал ловко перебрасывать клинок из руки в руку. Хищная полоска стали, угрожающе сверкая, перепрыгивала из одной ладони в другую. Со стороны могло показаться, что она живая, а Многоликий в красном каэсэсовском комбинезоне безуспешно пытается ее поймать.
– Господи Иисусе, помилуй! – непроизвольно вырвалось у Василия.
Услышав это, Многоликий замер на месте:
– Я слышал о нем. Тот, кто принял смерть за ваши грехи.
Со второго этажа раздался громкий скрип.
Одним движением демон легко спрыгнул с лестницы. На то место, где он стоял секунду назад, с грохотом обрушилась резная тумбочка, вся в вычурных позолоченных завитушках. Удар сопровождался громким треском. Тумбочка развалилась, засыпав лестницу деревянными кусками панелей.
– Шестнадцатый век, – побледневшими губами прошептал Василий. Даже когда жизнь висит на волоске, он продолжал оставаться настоящим коллекционером до мозга костей. – Франция.
– Мимо! – выкрикнул Многоликий. Кутерьма и хаос его откровенно забавляли.
Сверху грозно ухнуло что-то хрустально-фарфоровое. К деревянному крошеву на ступеньках прибавилась груда острых осколков. Кажется, Бормотов метал все, что попадалось ему под руку из антиквариата, а целился, ориентируясь на голос.
– Начало эпохи Тадеуша Дунайского-Кровавого. Венгрия. – Еще немного, и Василия хватит апоплексический удар. – Стоп! Всем стоять. Вот твой меч, – жестом фокусника он отодвинул ширму, закрывающую угол. Там на полу лежал на редкость уродливый сундук, распахнутый настежь, а размерами и формой напоминающий фигуру человека.
– Нашли дурака! – Многоликий остановился у песчаной черты, насыпанной на полу. – В ловушку хотите заманить?! Решили поиграть со мной, уродцы!
– Нет! – Василий отрицательно мотнул головой. – Мы берем ножны и уходим. Их оставим во дворе. Ты забираешь меч, а потом ножны. Нам нужна фора, чтобы уйти.
– Согласен. Будем считать договор заключенным.
Они, пятясь задом, отступали к выбитым дверям. Алексей, скатившийся лавиной по лестнице, присоединился к ним, а на крыльце неожиданно оказался первым.
Многоликий осторожно подошел к сундуку, но не спешил засовывать руку в разверстую, словно у бегемота, деревянную пасть. Он снял со стены длинное копье с широким листовидным наконечником. Нелишняя предосторожность. Таким копьем можно без опаски подцепить и вытащить меч. Кто знает, что на уме у короткоживущих? Люди не раз демонстрировали ему свою хитрость и изворотливость. Но не в этот раз! Не в этом веке!
Коллекционер поднял руку, направив ее в сторону Многоликого, замершего у огромного сундука. Он нажал на пульт, закрепленный на запястье. Раздался тихий щелчок. Из недр деревянного ящика серебристой змеей выметнулось металлическое щупальце с четырехпалым манипулятором на конце. Серебристой лентой оно обвило Многоликого поперек туловища и, одним мощным рывком оторвав его от пола, утянуло внутрь. Крышка, глухо ухнув, захлопнулась за ним, как дверь склепа.
Технические спецсредства задержания двадцать первого века, органично вписанные в средневековый антураж, работали четко, быстро и сбоев не знали.
– В славный саркофаг мы его упаковали, – свистящим шепотом произнес Алексей и тягуче сплюнул прямо на крыльцо. В прихожую он не спешил входить.
– Мы?! – с нажимом насмешливо спросил Василий. – И не в саркофаг, а в «Нюрнбергскую деву».
– Германия? Инквизиция?! – выдал Олег.
– Точно! В десяточку! – коллекционер от удовольствия даже прищелкнул пальцами. – Восемнадцатый век. Самая известная из инквизиторских штучек для еретиков, построенная по принципу контейнера с дверями, выполненного в виде человеческой фигуры, усеянная внутри шипами, пронзающих жертву, когда дверка закрывается. Немного мною доработанная и усовершенствованная. Между прочим, это подлинник, который официально считается уничтоженным в 1944 году во время бомбардировки Нюрнберга.
– Ты думаешь, это все?! – Шаржуков не сводил взгляда с «Нюрнбергской девы». Из одиночной камеры, куда загремел Многоликий, не доносилось ни звука, ни шороха.
– Да! Хотя на первый взгляд слишком просто. Точный расчет – залог успеха! – гордо ответил Василий. – Если сомневаешься, могу открыть!
– Боже упаси! – горячо отказался Олег.
Алексей промолчал, но перекрестился в ставшем для него привычным двухвариантном виде.
– Нет так нет, – покладисто подытожил коллекционер.
Взгляд Василия остановился на лестнице, засыпанной обломками.
– Леха, ты тут кое-что у меня расколотил по скудоумию. Как собираешься чинить? Склеишь?
– Склею! – с жаром уцепился за подсказанную идею каэсэсовец. – Кусочек к кусочку. Осколочек к осколочку. – Надо было переключить внимание хозяина, отвлечь от уничтоженных раритетов. Об изворотливости Бормотова впору было складывать легенды. Он безошибочно выбирал самый оптимальный вариант. – Может, пивка хлебнем? За победу! За удачу! За гениального стратега Василия!
– Можно, – благосклонно кивнул коллекционер. Он на глазах сменил готовый выплеснуться гнев на милость. – После трудов тяжких и опасных грех не отметить победу.
– А что дальше будем делать с этим кренделем Многорожим? – деловито поинтересовался Бормотов. Он всегда был двумя руками за рыночные отношения. – Продадим ученым? Устроим аукцион?
