Хваленая армейская выдержка дала трещину.
— Просто у меня кость широкая! — Офицер набычился и съездил по уху склочника, посягнувшего на честь мундира и лично его внешний вид.
В последний момент яйцеголовый попытался увернуться, но реакция у гражданских не та. Жалобно звякнули о пол стеклышки очков с тонкой, под золото, оправой. Осколки веером брызнули в разные стороны.
Конструктор взвизгнул и вцепился руками в мощную шею генерала. С таким же успехом можно было бы попытаться задушить заводскую трубу. Бело-зеленый клубок из двух сцепившихся тел разняла свита ассистентов и адъютантов. Помощники высоких договаривающихся сторон с большим удовольствием понаблюдали бы за битвой титанов и дальше. Но чутье людей, доведенных начальством до состояния покорной угодливости, подсказывало, что запоздалый гнев руководства потом выльется на их головы.
Генерал стряхнул с себя руки офицеров-порученцев. Он сжимал в кулаке белый лоскут: нагрудный карман халата, выдранный с мясом. Бросив трофей на пол, военпред, отдуваясь, прошипел:
— Сроку тебе два месяца. На все про все: доводку и отладку. Иначе сам побежишь в атаку, с калькулятором наперевес. Это я тебе обещаю!
Развернувшись на каблуках, он направился к выходу из ангара, где находились испытательные стенды с новыми образцами вооружения, на ходу потирая шею.
— Шагай-шагай! Раз-два! Ножками топ-топ, — зло прошипел вслед ученый.
Он сжимал в потном кулаке оторванную красно-золотую петлицу с торчащими обрывками ниток и, близоруко щурясь, буравил взглядом удалявшуюся тумбообразную фигуру.
— Понимал бы чего, солдафон!
Последнее слово осталось, как всегда, за наукой.
За перепалкой, переросшей в схватку, наблюдал неприметный человек, стоявший особняком. От грубого начала до бесславного конца. В общей сваре он не принимал участия. На нем была куртка-жилет техника с множеством карманов и широкий пояс с подвешенными к нему инструментами. На ногах красовались высокие армейские ботинки, начищенные до зеркального блеска. В них были заправлены зеленые штаны от повседневной военной формы. На голове ладно сидело кепи с эмблемой Консорциума, обмятое по углам, как у сержанта не первого срока службы. Такой наряд сыграл на руку любителю смешения стилей. Он достиг своей цели: оставаясь на виду, не привлек внимания ни одной из противоборствующих группировок.
Военные посчитали его сотрудником конструкторского бюро. Инженеры проигнорировали его присутствие, принимая за одного из свиты главного военпреда. Какой нормальный человек будет тратить столько времени, полируя обувь до появления собственного отражения? Исключительно армеец. Дитя бессмысленных казарменных правил.
«Где два месяца, там и все четыре, если не больше. Немало. Оно и понятно — какой спрос с ученых? — Неизвестный снял с головы кепи и провел ладонью по абсолютно лысой голове с неестественно блестевшей кожей. — Да и эти, в форме, тоже хороши: чуть что — «мы не виноваты».
Он вновь надел кепи. Потом сделал жест, словно хотел ребром ладони провести над козырьком, из-под которого смотрели ярко-зеленые глаза, проверяя, точно ли по центру располагается несуществующая кокарда. В последний момент удержался и, резко опустив руку, зашагал к выходу из ангара с испытательными стендами. У него сегодня было еще много дел, которые он не мог кому-нибудь передоверить. Если хочешь быть в чем-то уверен, сделай это сам…
Глава 5
Суд не определил срок приведения приговора в исполнение. Винтики, вращающиеся в чреве Фемиды, действовали по собственным законам, неизвестным простым смертным. В приговоре заодно проскочила фраза о подрыве дисциплины в Вооруженных силах Содружества. Обвиняемый от защиты отказался, назвав происшедшее «досадным недоразумением». Капитан Алешкин до самого момента вынесения приговора не верил в реальность происходящего.
Из зала суда Ингвара препроводили под конвоем в одиночную камеру городской тюрьмы. Преступление против официального представителя Содружества на планете Алатырь относилось к категории тяжких. Впрочем, как и на всех остальных. Свод законов не давал таким преступникам ни снисхождения, ни возможности обжаловать приговор. Былые заслуги в счет не принимались. Лишение Алешкина воинского звания автоматически переводило его в разряд гражданских преступников со всеми вытекающими последствиями. Смертный приговор. Точка.
Потянулись тягучие дни ожидания за решеткой.
В стену камеры была намертво вмурована потускневшая стальная пластина, заменявшая зеркало. Не разбить, не вытащить, только если вместе со стеной. В помутневшей от времени поверхности крохотная камера неуловимо изменила очертания. Маленький пенал-гробик одиночки: три на шесть метров. Откидная кровать, откидной стол, откидной стул, полка, водопроводный кран, отверстие в полу вместо унитаза. И лампочка на потолке, забранная решеткой. Вся обстановка максимально стремилась к утилитарности. Тусклая лампа не гаснет ни на минуту. Сначала неживой свет раздражает, пытаясь попасть под закрытые веки, потом привыкаешь.
Кругом разлиты холодная враждебность, равнодушие к жизни и обезличивание, которое можно сравнить с безымянной могилой на кладбище.
Течение времени здесь теряло свою остроту. Каждый следующий день — точная копия предыдущего. Ничего нового, лишь изматывающее ожидание неминуемого. Временами казалось: лучше уж пусть побыстрее все закончится.
В один из таких дней дверь камеры бесшумно открылась. Алешкин оцепенел. Сердце екнуло и бешено застучало. Все тело зацементировало чувство безнадежности.
В камеру вошел рослый мужчина в темном гражданском костюме. Дверь вернулась на место. В левой руке он держал электронный планшет. В глаза сразу бросался неестественный блеск кожи на безбровом лице. Такой появляется после ожога, сведенного пластическим хирургом. Интересно, где так можно обгореть?
На глянцевой коже выделялись зеленые немигающие глаза. Судебный исполнитель, пришедший поинтересоваться для проформы о последнем желании? Палач? Неестественно прямая походка выдавала в посетителе человека, привыкшего носить форму.
— Надеюсь, не помешал? — вежливо осведомился незнакомец.
«Еще издевается. Не так я себе представлял свой последний день».
— Нет. Располагайтесь. — Алешкин обвел рукой камеру. — Раз вы здесь, то, скорее всего, пришли по мою душу. Можно было и не спрашивать. Мы с вами в неравном положении.
— В нашей славной семье, офицерском корпусе Содружества, все равны. Но старшие по званию равнее других. Согласен, не стоит забывать об этом.
— Как мне к вам обращаться? — угрюмо уточнил Алешкин. Приведение приговора в исполнение откладывалось. На час? На день? — Звание несколько затруднительно определить, если человек одет в гражданку. Вы не находите?
— Хеймдалль. Просто Хеймдалль. И на «ты»! — осклабился незнакомец. Ухмылка отдаленно напоминала волчий оскал. — Вопросы?
— Э-э… Если мне не изменяет память… — оторопел арестант.
