«Блин, а что делать, если снова придет какой-нибудь каменный оболтус? – беспокоился дембель. – Левая у меня послабее…»
Конечно, после случая со львом охрану внутри дворца утроили, на входе вовсе нагородили мощных баррикад, только Егор не верил в боеспособность ребят в красных кафтанах. Секирой каменного гостя не зарубишь.
Однако этой ночью никто не явился к дверям наследницы княжеского престола. К дичайшему изумлению ефрейтора, тревога поднялась внутри покоев!
На исходе ночи раздался крик Почечуя:
– Покража! Покража! Василисушки нетути!
Егор вломился в почивальню, когда девки-служанки только открыли рты, чтобы подхватить дядькин ор.
В углу догорала длинная лучина, исполняющая роль ночника. Взволнованный Почечуй стоял у пустой постели, служанки, несколько мгновений назад спавшие на полу, сидели и тупо таращились в сторону Василисиной кровати.
– Молчать! – гаркнул ефрейтор. – Спокуха, девки.
Все заткнулись, даже слепец.
Метнувшись в соседнюю комнатку, Егор убедился, что она пуста. Его лоб мгновенно покрыла холодная испарина: «Кажись, попал».
Он медленно вышел к Почечую и девкам:
– Мимо меня она не проходила. Значит, окно.
Служанки стали подскуливать в два голоса.
И тут оно само собой распахнулось, и появилась растрепанная голова Василисы.
– Да тут я, чего переполошились? – громко прошептала девушка и влезла в спальню.
Дядька протянул руки на звук голоса воспитанницы:
– Доченька моя, где ты была? – Почечуй внезапно напрягся, услышав шорох за окном. – И с кем?
В комнату рывком впрыгнул Иван. Отряхнулся, сказал:
– Да со мной она была. Не вопите только. Всю стражу перебудите.
Слепец аж затрясся в негодовании.
– Ты была с этим юношей? Отвечай своему старому пестуну. Ты с ним была?
Последнее слово дядька выделил столь заметно, что всем стало ясно, в каком смысле оно употреблено. А наглый Старшой слегка усмехнулся: ему показалась потешной фраза «старый пестун».
Почечуй повторил вопрос:
– Отвечай, негодница! Была?
– Не серчай. Была. – Княжна покраснела и спрятала глаза за распущенными волосами.
Плечи слепца опали, из глаз полились горючие слезы:
– Бесстыдница! Сколько лет тебя воскормлял, блюл, неразумную, ан упустил… Горе мне! Блудена ты распутная! Змея подколодная. Деточка ты моя… Все зря, все зря!
– Дядюшка, прости! – Василиса заревела вместе с ним. – Не виноватая я!
Дядька-пестун замер, лицо его исказил гнев.
– Почто девку обидел? – грозно спросил Почечуй, безошибочно подступив к Ивану.
– Ни хрена себе, обидел! – сказал Иван. – Она потом еще два раза сама на меня запрыгивала.
– Правда, Василиска? – обратился к княжне воспитатель.
Девушка потупилась:
– Так ведь бог троицу любит, дядюшка…
– Горюшко мне, горемычному! – снова раскис старый воспитатель. – Не виноватая она…
Почечуй бормотал, обзывая княжну и тут же роняя слова неподдельной отцовской любви к ней. Василиса обняла дядьку, и они, плача, сели на постель. Девки-служанки ревели за компанию.
Близнецы переглянулись и вышли за дверь.
– Психдиспансер, палата номер шесть, – прокомментировал Старшой, подмигивая брату. – Но Василиса старика уболтает.
– Ну, ты времени даром не теряешь, – с оттенком зависти протянул Егор.
– Ладно, не дуйся. Будет и на твоей улице праздник. Потом кой-чего расскажу, а сейчас пойду, хоть пару часов сна перехвачу.
Воронежский донжуан отправился на боковую, а Емельянов-младший продолжил несение нелегкой вахты. В почивальне продолжались всхлипы, причитания и обвинения. Потом служанок сморило, затихли и воспитатель с девушкой. Но они не спали. Безутешный Почечуй никак не унимался, будто потеря невинности хуже смерти.
– Не плачь, дядька. Прости дуреху молодую, – шептала, всхлипывая, Василиса. – Мне жар-птица сказала: все будет хорошо.
– Кто?! – Слепец застыл, не веря своим ушам.
– Жар-птица, – повторила девушка. – Это большая тайна, поэтому никому не передавай, ладно?..
Глава шестая
В коей раскрываются кое-какие тайны, но от этого не становится легче
Вот чего. У вашей малютки потерялся дар речи через сильный испуг… Нуте, я ее сейчас обратно испугаю. Может, она, сволочь такая, снова у меня заговорит. Человеческий организм достоин всякого удивления.
М. М. Зощенко
Карета была крутая, с подобием рессор, поэтому сперва Ивана всего лишь укачало, зато не растрясло. Тормошить и кидать начало после того, как экипаж покинул пределы Легендограда.
Федорин бодрился, посмеиваясь над зеленолицым Старшим. Радогаст даже слегка перекусил. То ли привычка к каретам выработалась, то ли вестибулярный аппарат был хорошим. А уж когда сыскарь безмятежно задремал, парень люто ему позавидовал.
Садистская гонка продолжалась часа три, затем экипаж постепенно остановился, и Емельянов-старший поспешил выползти на свет божий. Ватные ноги еле ворочались, голова шла кругом, но свежий лесной воздух стремительно приводил дембеля в норму.
Вокруг качались высоченные сосны, по небу невероятно быстро бежали низкие облака.
Из кареты выскочил сияющий Федорин:
– Отлично доехали. Дальше, Ваня, пешком. – Он зашагал в лес, обернулся, крикнул вознице: – Жди тут!
Старшой поплелся за начальником. Шли молча, сыскарь отрывался все дальше от Ивана. Потом оглянулся, поторопил:
– Шевели поршнями!
Дембель недоумевал: «Откуда тут движки внутреннего сгорания?!» Он не знал, что поршнями в старину называли кожаную обувь на завязках. Очевидно, армейские ботинки напомнили Радогасту именно поршни.
Тем временем Старшой справился с общей слабостью и затопал веселей. Нагнав Федорина, Иван спросил:
– Как ты только дорогу находишь?
– Бывал тут. Яга не раз под подозрения попадала. У нас в городе с ворожеями строго, магия под суровым запретом. Это волхвы постарались. Продавили в ценате решение… Так что, кроме колдовского сыска, никому ворожить нельзя. Разве что в особо оговоренных рамках.
– А баба Яга против, – сказал Иван.
Радогаст отмахнулся:
– Нарушила пару раз закон, вынужден был произвести следственные и даже в каком-то смысле карательные действия.
– Подожди! Ты же не колдун.
– И?
– А она – ведьма, так?
