– Ну, скорей, еще больше, нежели просто ведьма.
– А если бы она тебя… ну… атаковала?
Федорин мгновенно осунулся, буркнул:
– На меня женские чары не действуют.
Старший сержант почувствовал, что затронута некая деликатная тема и заткнулся. Путники шли под уклон и вскоре выбрались на песчаную проплешину, в центре которой стояла старая бревенчатая изба с соломенной крышей. В стене, к которой приблизились сыскарь с дембелем, не было окна. Иван отправился за угол.
– Бесполезно, – предупредил Радогаст.
Парень глянул за угол. Тоже ни двери, ни окон.
Федорин усмехнулся:
– Можешь обойти вокруг.
Старшой так и сделал. Все четыре стены были глухими.
– Учись, пока наставник живой, – сказал сыскарь и обратился к дому: – Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом!
Дом зашатался и вдруг стал подниматься, и изумленный Емельянов узрел мощные куриные ноги. Они принялись топтаться, разворачивая избушку. Скрип и треск оглушали. Иван ждал, что жилище Яги развалится, но оно сдюжило.
Теперь появились и окна, и дверь.
Закончив маневр, избушка вновь «села», спрятав ноги.
Дверь распахнулась. На улицу утиной походкой выбралась мерзкая на лицо старуха. Старшого поразило количество и глубина бабкиных морщин, обилие бородавок и бельмо на правом глазу. Большая бородавка на косом носу смотрелась особенно отвратительно. Из-под платка торчали редкие седые волосенки. Двигалась хозяйка медленно, словно у нее в руках была полная крынка молока, которое нельзя пролить.
– Здравствуй, Яга, – поприветствовал Федорин.
– Поздорову, пес цепной. – Старуха ощерилась, показывая единственный зуб, и тут же поморщилась. – Проклятый топор!
– Слышали мы, досталось тебе, – продолжил сыскарь, ничуть не обидевшись на обзывание.
– Еще как, – плаксиво промолвила бабка. – Вон, глянь-ка!
Она повернулась боком, и гости увидали колун, торчащий из горба.
«Глубоко вошел, – отметил обалдевший Иван. – С такими ранами не живут».
Федорина эта картина нисколько не удивила.
– На память топорик, что ль, оставила? – спросил он.
– Тьфу на тебя! – Старуха мгновенно пожалела, что сделала резкое движение. – Я же его достать не могу, дубина!
Сыщик сделал быстрый шаг, схватился за обух и выдернул топор из спины Яги. Бабка коротко, но пронзительно завопила и стала оседать наземь. Окончательно опупевший дембель отмер и умудрился поймать падающую старушенцию. Хотя она отключилась, вес был почти смешным. А Иван знал, как тяжело бывает удержать бессознательного человека.
– Тащи в избу, – скомандовал Радогаст, любовно глядя на колун. – П-первое вещественное доказательство. Теперь мы точно изловим гада.
«Радости полные штаны, – мысленно оценил Старшой. – А если бабка врежет дуба?»
Обстановочка в доме была истинно спартанская: печь, лавка, сундук, стол. Какая-то утварь в углу. В другом – большая ступа с воткнутой в нее метлой. Парень уложил Ягу на лавку. Крови, как ни странно, не было. Дембель поделился наблюдением с сыскарем.
– Чудак человек, – прокомментировал тот. – Она же нежить.
Ивану чертовски захотелось помыть руки. Аж зуд начался.
Старуха приоткрыла глаз, потом второй и простонала, будто актриса провинциального театра:
– Бездушный упырь!
– Чья бы корова м-мычала, – парировал Радогаст. – Сейчас ты нам подробно расскажешь, где и при каких обстоятельствах получила топором по горбу.
– Отстань, я при смерти! – возопила Яга.
– Ты всю жизнь при смерти. Говори!
– Сатрап. Намедни подалась грибочков собрать. Мухоморчиков, да…
– В октябре?! – не смолчал Иван.
Бабка зыркнула на него злобно и ответила:
– А вот места знать надобно, красавец. Далече не пошла, тут полчасика ходу. Значит, на полянке заветной расположилась, грибки срываю, в корзинку кладу – шляпка к шляпке, ножка к ножке. Увлеклася, песню затянула. Вдруг хрясь! Боль в спине. Я думала, прострелило. Возраст все-таки. Разогнулась, чую, сзади кто-то есть. Оглянулась. Мужик стоит, выпучился. Отступает, отступает… Я ему: «Что это ты тут делаешь, соколик?» А он: «Мамочка!» И – наутек!
– Н-ну? – нетерпеливо подогнал Федорин.
– Я рукой за спину. Больно до помутнения разума. Хвать, хвать, а там топор. Я не сразу дотумкала-то. Тут еще больнее стало. Вот так цельные сутки прострадала.
– М-мужика опиши, не томи! – почти взмолился Радогаст.
– Какого мужика? А, мужика! Это мы легко. – Старуха почмокала и хитро прищурилась. – А что мне за это будет?
– Ничего тебе не будет. Если же не перестанешь Ваньку валять, прости, Иван, я не тебя имел в виду, то верну топор туда, где взял.
Для верности сыскарь помахал колуном и скорчил свирепое лицо. Но порода взяла свое, и свирепость получилась какой-то слишком учтивой. Бабке хватило и такой.
– Ладно, ладно! Не горячись. Мужик был не молод, но и не особо стар. Не белый, не черный, скорей, рыжий, но порусее. На лысом-то не разберешь. Росточку не маленького, так, повыше среднего. Вот, руки две было, это точно говорю. Ноги тоже – правая и левая. Потом, туловище целиковое. Еще голова. Одна штука, не больше…
– Ты меня в простачках числишь? – прикрикнул Федорин. – С-сказывай правду!
– Да в балахоне он был, – жалобно проскрипела Яга. – К тому ж ночь стояла кромешная. И дождило.
– За грибками, значит, пошла? – вкрадчиво произнес Радогаст.
Старушечьи глаза забегали, губа задергалась. Бабка прикрыла лицо тонкой костлявой рукой. Сыскарь цыкнул. Яга окончательно раскололась:
– В Легендоград летала. Вон, на ступе. Там и словила топором. Возле Железного Всадника, в подворотне. Насилу домой вернулась. А в остальном было как говорю. Темно, морось в глаза летит, а убивец окаянный в балахоне. Я почувствовала, испугался он. Ждал, упаду, наверное. Так-то вот.
Хозяйка сникла, принялась шмыгать носом и еле слышно поскуливать.
– В столице тебе появляться нельзя. Я предупреждал. Вот наука будет. Распоряжения исполняла бы, не рубанули бы. А теперь последний вопрос: какого черта ты в Легендоград летала?
– По личному обстоятельству. К знакомому, – выдала Яга и сжала бледные губы.
– К кому именно? – не отступался Федорин.
– Это не относится к делу.
– Ошибаешься.
– Все равно не скажу!
– Хорошо, беседа окончена. Держи ее, Ваня. Пора вернуть топор на место.
– Ни-и-и на-а-ада!!! – завизжала старуха. – Меня для беседы вызвал колдун. Знакомый. Перехлюздом величать.
