– Наблюдалась большая любовь?
– Огромная, – усмехнулась Татьяна. – Когда женщина с таким восторгом смотрит на мужчину, вряд ли ее посещает мысль об измене.
– А он на нее тоже с восторгом смотрел?
– С нежностью. Если честно, я завидовала. И вовсе не тому, что Милка шефа окрутила, а настоящему чувству с обеих сторон. По-моему, сейчас это большая редкость. Правду говорят, что несчастье сближает людей. Раньше Милка на него смотрела как на собственность, любила указать, настоять на своем. Видимо, его это раздражало, вот он и нашел ей замену. А в последнее время она вроде как тише стала, уступила первенство. В рот ему смотрела и готова была со всем согласиться. Да и он изменился. Впрочем, неудивительно. И вдруг такое несчастье.
– Как он, справляется? – спросила я.
– Держится, но это нелегко дается. Не успел в себя человек прийти после аварии, и нате вам…
– Со здоровьем у него большие проблемы?
– Да вроде бы все нормально. Организм молодой… Первое время он даже документы подписывать не мог: правая рука сломана, ладонь по косточкам собирали, пришлось печать изготовить с его подписью, чтоб не мучился. Но я думаю, сейчас его мало беспокоит собственное здоровье.
– На днях у него была посетительница, юная девушка со светлыми волосами.
– Была, – усмехнулась Татьяна. – Выскочила из кабинета зареванная. Это Чухонка, о которой Милка рассказывала? Вряд ли девчонка что-то выгадала от ее смерти. Ему потребуется время, чтобы прийти в себя… хотя… никогда не знаешь, как все обернется…
– А никаких странностей за шефом в последнее время вы не замечали? Может, звонки какие-нибудь или излишняя нервозность?
В ответ она пожала плечами:
– Не замечала.
– Фенька считает, что под нас конкуренты копают, – с усмешкой заметила Вера.
– Откуда им взяться?
Татьяна задала Верке пару вопросов касательно работы, взяла папку с документами и покинула кабинет.
– Танька права, – понаблюдав за мной, заметила Вера. – Милка последнее время говорила о Берсеньеве с придыханием. Любовь, граничащая с обожанием. Она б в лепешку разбилась для его удовольствия. А раньше, в самом деле, относилась… как бы это помягче… без особого уважения. Уж очень командовать любила.
– Одно другому противоречит, – кивнула я. – Любовь, и вдруг Миша…
– Да уж…
Минут через пять я простилась с Веркой. Двигая по коридору, продолжала размышлять о странностях в поведении Милки, которых, на мой взгляд, предостаточно. Еще несколько дней назад я была уверена: ее любовь к Берсеньеву – скорее упрямство, помноженное на нежелание упустить состоятельного мужика. Теперь выходило, что к Берсеньеву у нее в действительности были большие чувства. Собственно, она это доказала, вытащив его с того света в далекой Венесуэле. Но это лишь подтверждало мою теорию: гибель Милки каким-то образом связана с Берсеньевым, точнее, с тем, что вокруг него происходит. Подруге стало известно об этом, и в результате… «Берсеньев просто обязан знать о своих врагах», – решила я и тут же увидела того, кто наравне с Милкой в последнее время не выходит у меня из головы. Одна из дверей распахнулась, и появился Сергей Львович.
Если это показалось для меня неожиданностью, то он явно пребывал в еще большем замешательстве. Он замер, посмотрел на меня с сомнением и спросил:
– Это вы?
– Глупо врать, что кто-то другой, правда? – улыбнулась я, втайне надеясь, что моя улыбка произведет-таки впечатление. Обычно так и бывало. Но не сегодня. Сергей Львович нахмурился.
– Что вы здесь делаете?
Я страдальчески огляделась, уже сообразив, что наша встреча не сулит ничего хорошего. Ладно бы только мне, но есть еще Верка. Как бы ей не досталось за то, что я разгуливаю по коридорам офиса.
– Отвечать обязательно? Так быстро ничего путного я все равно не придумаю.
– Идемте, – кивнул он, не то чтобы спокойно, но и без заметной нервозности.
Он направился по коридору в том самом направлении, откуда возвращалась я, а я припустилась следом, лелея в душе надежду, что он меня выслушает, прежде чем начнет вправлять мозги.
Берсеньев распахнул дверь, и я увидела просторную приемную. За столом возле окна сидела Татьяна. Увидев Берсеньева, она улыбнулась, но тут заметила меня и поспешно убрала улыбку. Берсеньев на ее мимику никакого внимания не обратил, пересек приемную, не говоря ни слова, и распахнул очередную дверь. Подождал, когда я войду в кабинет, и бросил Татьяне, не поворачивая головы:
– Я занят.
Кабинет Берсеньева оказался небольшим и каким-то безликим. Окна с поднятыми жалюзи, стол с неизменным ноутбуком, два кресла. Чуть в стороне мягкая мебель и журнальный столик.
– Садитесь, – кивнул он в сторону дивана.
Я села, он опустился в кресло по соседству. Теперь я рассчитывала на доверительную беседу. Тот факт, что Берсеньев не устроился за столом с начальственным видом, позволял надеяться, что он не прочь поговорить по душам. Хотя наверняка, конечно, не скажешь. Физиономия его оставалась непроницаемой. Гадай теперь, как он воспринял мое появление.
– Слушаю вас, Ефимия Константиновна.
Я поморщилась.
– Такое обращение вызывает у меня чувство неполноценности, – сказала я со вздохом.
– С какой стати?
– По-моему, звучит довольно глупо.
– Не я вам дал это имя.
– Своих родителей я успела отблагодарить. Если вам претит называть меня Фенькой, обращайтесь по фамилии. Или вовсе никак.
– Хорошо, оставим это. Скажите, что вам понадобилось в моем офисе?
– Нетрудно догадаться, – пожала я плечами.
– Только не мне. Так в чем дело?
– Пытаюсь хоть что-нибудь узнать о Михаиле. Вдруг кому-то из знакомых Милка о нем рассказывала.
– Может, предоставить это дело милиции? Уверен, у них получится куда лучше.
– Возможно. Но помочь-то я могу?
– Вы уже помогли своей подруге, – усмехнулся он.
– Критику принимаю, – кивнула я. – Даже если бы вы выразились резче, я бы и это проглотила.
– Не совались бы вы не в свое дело, – со вздохом заметил он.
– Не соваться я не умею. И учиться не собираюсь.
Он взглянул исподлобья.
– Должен заметить, мне ваше поведение не нравится.
– Да и я от него не в восторге.
Он вдруг засмеялся и покачал головой. Достал сигареты, протянул мне пачку.
– Курите?
– Спасибо, – отказалась я.
– А я закурю. Два года не курил, а теперь…
– Бросить курить легко, – заметила я, наблюдая за тем, как он неловко возится с зажигалкой. – Я уже раз десять бросала.
