– Считаете, у вас есть чувство юмора? Должен заметить, оно не ко времени.
– Извините, – вздохнула я. – Милка была моей подругой, что бы вы по этому поводу ни думали.
Он помолчал немного, приглядываясь ко мне.
– Допустим, вы действуете из лучших побуждений. Вот только смысла в этом не вижу.
– Сергей Львович, вы в поведении Милы ничего странного в последнее время не замечали?
– Это смешно, – хмыкнул он. – На подобные вопросы я уже ответил следователю. Что вы себе вообразили?
– У меня есть повод думать, что никакого Миши в природе не существует.
Берсеньев затушил сигарету и в упор взглянул на меня.
– Есть повод или вы в этом уверены, потому что сами его и выдумали?
– Для таких выдумок должна быть причина. Может, я и произвожу впечатление слегка чокнутой, но сама себя таковой не считаю.
– Людям свойственно ошибаться, – усмехнулся он. – Так что у вас за повод?
– Скажите, Сергей Львович, у вас есть враги?
– Наверное, только я о них ничего не знаю.
– Допустим, не знаете, но предположение сделать можете.
– Не пойму, о чем вы? – нахмурился он.
– Мы с вами познакомились несколько дней назад, но я абсолютно уверена, что ваш голос слышала раньше.
– Мой голос? – Он вроде бы решил, что я дурака валяю, по крайней мере, смотрел с недоумением.
– В конце апреля меня нелегкая занесла в один дом… – Далее я, как могла доходчиво, поведала о своих приключениях в Лесном. Берсеньев слушал не перебивая. Глаза его отливали сталью, ощущать этот взгляд было неприятно, может, потому, что я была убеждена: он не поверил ни одному моему слову. Так и оказалось.
– Вы это сейчас придумали? – сурово спросил он.
– У меня фантазия убогая, – ответила я. – Я рассказывала Людмиле эту историю.
– И что?
– Возможно, она проявила любопытство.
– Стоп, – Берсеньев поднял руку. – Если до той поры мы не встречались, то с чего вы взяли, что это мой голос? Я хочу сказать, если Мила не знала, что голос на предполагаемой пленке принадлежал мне, с какой стати ей интересоваться этим домом?
– Согласна. Но ведь это могло быть обычное любопытство, а проявив его, она обнаружила нечто…
– Понимаю, куда вы клоните, – усмехнулся он. – И она ничего не рассказала мне? По-моему, это бред. Не советую вам повторять все это следователю, версия с шантажистом куда убедительнее. Хотя и в ней я сомневаюсь.
– А своя версия у вас есть?
– Есть. Вы втравили Милу в скверную историю. Это не вы с ней, а она с вами отправилась на встречу с каким-то типом. И в результате погибла. А вы отделались легким сотрясением мозга.
– Интересная мысль, – кивнула я.
– Куда уж интересней. Готов допустить, что вас мучает совесть, но помогать следствию вы не намерены, пытаясь сохранить свои тайны. Я проявил любопытство. Оказывается, ваша жизнь вполне сгодится для авантюрного романа с элементами детектива. И белых пятен в ней предостаточно. Что скажете?
– Скажу, что любопытство проявили не зря.
– Учитывая, кто ваши родители, убийство может так и остаться нераскрытым.
– Ценю вашу откровенность, – кивнула я. – Надо полагать, мои слова впечатления на вас не произведут, и все же: я ничего не выдумывала.
Он вновь уставился на меня, а я решила, что характер Берсеньева далек от моих представлений о нем, хотя бы потому, что выдержать его взгляд непросто. Он вдруг вздохнул и покачал головой в досаде.
– Не пойму, по какой причине, но я вам верю. Однако эта история с диктофоном – полная чушь. Скажите честно, вы на сто процентов уверены, что слышали мой голос?
– Я – да, но убедить в этом кого-то еще весьма проблематично. У меня к вам просьба: будьте осторожны, не хотите верить – ради бога, но на досуге пораскиньте мозгами, вдруг враги начнут вырисовываться. – Я поднялась, решив, что разговор на этом закончен, но Берсеньев остановил меня жестом.
– Давайте следовать логике. У меня нет врагов, конкурентов тоже нет. Я совершенно одинок, моя мать была сирота, инвалид детства. Кто сделал ей ребенка, неизвестно, скорее всего, любовник на одну ночь. Она умерла в тридцать один год, когда мне было пять лет. Меня взяла к себе ее тетка – единственный близкий человек. Десять лет назад тетка скончалась. У меня нет компаньона, который в случае моей смерти мог бы претендовать на мою часть бизнеса. Я не занимаюсь политикой, я… в общем, я не представляю, кому вообще могу быть интересен, причем до такой степени, чтобы этот «кто-то» решился на убийство. И я абсолютно уверен: если бы Мила узнала о чем-то для меня опасном, сразу же рассказала бы мне. У нас не было тайн друг от друга.
– Можно нескромный вопрос? – спросила я.
Берсеньев улыбнулся.
– Я от вас скромных и не жду. – Голос его звучал мягко, и улыбался он без насмешки, скорее сочувственно.
– Позавчера к вам приходила девушка…
– О господи, не ее же вы подозреваете?
– Если и была шальная мысль, то только до встречи с ней. Сейчас меня интересует другое. Вы ведь знаете, что она беременна?
– Ваша осведомленность впечатляет, – хмыкнул он.
– Может, я чего-то не понимаю, но как человек, выросший без отца…
– Так вот в чем дело. По-вашему, я должен на ней жениться?
– Вы как будто и сами подумывали об этом всего несколько месяцев назад.
– Раз уж у нас с вами разговор по душам, не вижу повода скрывать правду. Она вам может не понравиться, но что есть, то есть. Наши отношения с Милой длились больше года. Как всякая женщина, она хотела, чтобы отношения эти закончились совместной прогулкой в загс. А я не был к этому готов. И тут подвернулась эта девчонка. Мила о ней узнала, и я решил, что это хороший повод отбить у нее охоту к ненужным фантазиям. Она тяжело переживала наш разрыв, я это видел и чувствовал себя виноватым. Поэтому, когда она предложила вместе провести отпуск, я с готовностью согласился. Что произошло потом, вы знаете. Валяясь на больничной койке, я многое понял. Людмила стала для меня самым близким человеком. И никого другого на ее месте я не вижу, по крайней мере сейчас. А что касается девушки… Я сомневаюсь, что это мой ребенок.
– Она в этом не сомневается.
– Так вы и с ней успели свести знакомство? – поднял брови Берсеньев. – Должен вам сказать, внешность бывает обманчива. Пару раз я вытаскивал ее из ночных клубов практически в невменяемом состоянии. Как-то застал в компании молодого человека, который явно одевался в спешке, в то время как моя юная подружка щеголяла в неглиже. Я спокойно относился к этому, но водить себя за нос не позволю. Лишние сложности мне ни к чему, о презервативах я знаю, покупать их не стесняюсь. Поэтому и предложил ей вполне разумный выход: если она сохранит ребенка, я стану ей помогать. Но признаю его только в случае стопроцентной уверенности, что его отец действительно я.
