— Это у кого одиннадцатиметровый? У тебя, что ли? Тоже мне — «Итальянский жеребец»…
Агроном, забыв о своей роли парламентера, вскинул было руку с пистолетом, но урка уже захлопнул окошко, и почти тут же в воротах задвигались засовы.
Пендальф дернул распоясавшегося бомжа за руку:
— Назад! Слышь, умник? Отходим на позицию!
Неспешно открывающиеся гигантские створки ворот предоставили Агроному и компании предостаточно времени для возвращения в расположение «дримтим». Вот только картина, открывшаяся взору бойцов рохляндско-гондурасской сборной, не добавляла оптимизма — по ту сторону стены, насколько хватало взгляда, теснились премногочисленные урочьи полки да слепил глаза гигантский прожектор на башне.
Агроном при всем желании не мог не заметить начинающихся панических настроений и срочно принялся проводить установку на матч, носясь с фланга на фланг и вопя в кем-то услужливо подсунутый мегафон:
— Всем стоять! Слушать сюда! Волосатые щупальца мордовской хунты… хотят пощупать нас за влажное вымя! Возможно, кого-то из вас… они уже пощупали. А кое-то из вас, возможно, еще раз этого хочет. Но мордовский ахтунг не пройдет! Кое-кто из вас и сам не прочь пощупать товарища. Но только не сегодня! Сегодня у нас про другое! Сегодня мы обрубим волосатые щупальца империалистическим ястребам!
Гиви, слушавший доклад «товарища начальника» столь внимательно, что местные мухи едва не отстроили отель в его раскрытой пасти, подозвал к себе Лагаваса и, старательно наморщив лоб, вопросил:
— Интересно, что Аграном имел в виду?
Эльф, до сих пор строивший из себя обиженную цацу, сердито бросил в ответ:
— Да какая на фиг разница?
— Ну… в общем, да, — почесал в затылке гном, тщетно стараясь помочь мыслеуложительным процессам в своем маловместительном черенке.
Гиви, несмотря ни на что, все же был способен на некий мыслительный процесс, а вот карапузы Сеня и Федор, непонятно за какие шиши взявшиеся за доставку мегакольца в мордовскую домну, кажется, потеряли последние остатки разума. Последние несколько часов они брели по казавшейся бесконечной тропе, не только не разговаривая между собой, но и не поднимая головы, чтобы справиться о собственном местонахождении.
Когда едва-едва переставлявший опухшие конечности Сеня споткнулся о валяющегося поперек тропы Федора, в его глазах не промелькнуло ни тени удивления. Завалившись рядом, он пытался успокоить бешено колотившийся в грудной клетке мотор и почти справился с этим, когда услышал, как Федор что-то бормочет себе под нос:
— Вы как хотите, хоть тушкой, хоть чучелом, а я в костюме дятла больше шага не сделаю!!! Сра… я хотел на ваш конкурс карнавальных костюмов.
Повернув голову, Сеня сначала наблюдал за тем, как его приятель сдирает с себя ненавистную сбрую, отшвыривает подальше стальной котелок с клювом, а затем и сам с облегчением принялся делать то же самое.
Впрочем, проще от этого не стало — новую подлянку им подкинула та же самая тропа, почти сразу же снова принявшаяся забираться вверх. Остановившись на небольшой привал, Федор принялся выдавливать из своей фляги остатки воды, но несколько капель, издевательски упавших ему на язык, подвели черту под его личным запасом продовольствия. Очередное измывательство над организмом плохо отразилось на душевном состоянии донельзя замученного карапуза — он едва снова не погрузился в эпилептическую кому.
Заметив неладное, Сеня впихнул приятелю в руки собственную флягу и, с нескрываемым сожалением наблюдая, как последние капли влаги исчезают во рту босса, спросил:
— Че, Михалыч, опять плющит?
Федор, дыша, словно загнанная лошадь, просипел:
— Да ваще атас!!!
Сеня принял из его рук бесполезную теперь флягу и постарался приободрить товарища:
— Ниче, Михалыч, главное, чтобы нас ВОХРя с вышки не засекла.
Он протянул руку своему приятелю, поднимая того с земли, и два полутрупа снова заковыляли по тропе, издевательски вихляющей слева-направо-вниз-вверх исключительно по собственному усмотрению.
Сеня еще как-то боролся за разум, а вот его приятель вскоре принялся гонять чертей и внимать несуществующим голосам. Семен пристроился вслед за своим окончательно размякшим боссом, стараясь в меру стремительно тающих сил следить за состоянием друга. Приглядывая за Федором, он напрочь забыл о прожекторе и очнулся, только когда заподлянский луч выхватил их силуэты на фоне скал. Бросившись на землю, он принялся орать на ни черта не соображающего кореша:
— Михалыч! Михалыч, ложись! Ложись, кому говорю! Спалишься!
Федор же, с лицом деревенского дурачка пялившийся на то, как его с ног до головы обшаривает световое пятно, рухнул на землю, только когда новый приступ лишил его чувств.
Сеня, по-пластунски добравшийся до приятеля, принялся тормошить Федора, испуганно оглядываясь через плечо на ВОХРовскую вышку:
— Вставай! Михалыч, подъем! Очко на вышке сыграло в другую сторону. Вставай, пошли.
Глава десятая
ПОБЕДА ИЛИ СМЕРТЬ
Не придумаешь эпиграф — лишу гонорара.
Главный редактор. Астрель-СПб
Прожектор на башне и вправду светил теперь в другую сторону, и потому, несмотря на громкие заявления руководства партии и лично товарища Агронома, дела хваленой «дримтим» обстояли не лучшим образом. Хозяева стадиона подготовились к матчу куда как лучше: вытекавшие из ворот войска в три счета взяли рохляндско-гондурасскую команду, занявшую круговую оборону в плотное кольцо.
В этот самый напряженный момент прилетевшие из космоса с дружественным визитом представители Альфы Центавра, рассчитывавшие установить первый самостоятельный контакт с внеальфацентаврской цивилизацией, разглядели с орбиты весьма недвусмысленную пиктограмму, выстроенную двумя враждующими сторонами. Покопавшись в учебнике по космоплаванию и пособии «Контакты первого рода для чайников», альфацентавряне обнаружили, что этот древний знак открытым текстом предлагает им «пойти в ж…». Обидевшись, они пару минут порассуждали на тему применения атомных боезарядов, но предпочли не связываться с придурками и, развернув свой фотонолет, навеки вычеркнули планету грубиянов из всех межгалактических справочников и путеводителей для космических туристов.
Покуда паукообразные космические интеллигенты разбирались в космической лингвистике, Агроном, по-своему оценив обстановку, выхватил свой джеддайский меч и, едва-едва сдержав навернувшиеся на глаза слезы, остановил дернувшихся было за ним соратников:
— Пацаны, дальше я сам!
Резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, он изобразил на лице максимально свирепое выражение оного и ринулся в атаку.
