— Ага… На море…
— А там что?!
— Где?
— Там!!!
— Где — там?
— За спиной!
— Ананасы?
— Не прикидывайся дурочкой! За виноградом в скале что?
— Ничего!..
— Щаз! — Рия, наконец, добралась до пятачка, на котором еще минуту назад так безмятежно предавалась мечтам влюбленная девочка, и, отбросив театральным жестом толстую портьеру из виноградных листьев в сторону, открыла всем на обозрение вход в ее потайное убежище.
— Ты не имеешь права! Уходи отсюда! — Она бросилась к сестре, но было поздно.
И она, и подоспевшая весьма кстати Ния уже разглядывали, хихикая, ее сокровища.
Святилище ее героя, ее кумира, ее бога было осквернено.
Жизнь, такая прекрасная и волнующая еще минуту назад, была окончена.
— Мими, деточка, — скорчив назидательную физиономию, обратилась к ней Ния. — Ну, ты сама понимаешь, что ты такое делаешь, а? Ну, ты понимаешь, кто ты, и кто он, а? Такие, как он…
— И посмотри на свою прическу! Это же стыдобушка! Узамбарские косички! Это же додуматься надо! Тоже, поди, в своих… книжках… вычитала?
И что это у тебя там за склад?
— Выбрось эту гадость немедленно! Ты бесчестишь всю нашу семью, бестолковая девчонка! — Рия решительно двинулась вперед, и разрушение было у нее в глазах. — Откуда только она все это натащила!..
— Не тронь! Уходите!!!.. — и снова слезы хлынули из ее глаз, но в это раз это были слезы бессильной злости и отчаяния.
— Ты на кого кричишь!..
— Что вы понимаете вообще в жизни!.. Дуры!.. Старые девы!.. Шпионки!.. Ненавижу!.. Видеть вас больше не хочу!!!..
После такого позора оставалось только умереть.
И она, не разбирая под ногами дороги, бросилась вниз, захлебываясь от рыданий.
* * *
Усталое, но довольное солнце не спеша приближалось к горизонту, когда голодный и чрезвычайно злой Серый увидел прямо по курсу еще один остров.
Теперь, угрюмо подумал он, он, кажется, стал понимать, почему острова назвали Барбосскими. Потому, что их тут как собак нерезаных, и никто не знает, как который из них называется.
Дело было в том, что карта, нарисованная заботливыми грайями, отправилась в самостоятельный полет с первым порывом ветра над морем, а аборигены, считающие каждый остров, на котором могло поместиться более десяти избушек — государством, а архипелаг — супердержавой, давали своим родным странам сугубо индивидуальные названия, забывая при этом сообщить их остальным. Как-то раз, опросив жителей каждого из трех островов на предмет названий двух соседних клочков суши, расположенных поблизости, запутанный вконец Волк получил шесть различных имен. Держа в памяти школьные уроки математики, продолжать эксперимент он не решился.
Конечно, он пробовал и просто спрашивать, где тут, мол, у вас живут Горгоны, но, так как каждый раз ответ состоял из взмаха руки в неопределенном направлении и нового названия, такую практику он тоже вскоре прекратил, и теперь, кроме «Где тут у вас можно купить пожрать?» и «Горгоны здесь живут?», глупых вопросов не задавал.
Желудок, с утра не видавший ни крошки съестного, с укоризной напомнил хозяину, что сапоги-самобранки достались Ивану, а ему — только сварливый и, судя по всему, очень невкусный ковер, и далее потребовал срочно и в ультимативной форме хотя бы хлеба, сыра и копченой колбасы с помидорами.
С его стороны острова никаких поселений видно не было, и Сергий, решив отложить поиски местной столицы в дальних кустах или в каком-нибудь корявом овраге на следующий день, приказал Масдаю приземляться.
Для лагеря Масдай выбрал самый просторный карниз крутого берега, с отвесной стеной — с одной стороны, и потрясающим видом на закат — с другой. Единственный недостаток — отсутствие сухого топлива для костра — легко исправлялся прогулкой к широкой береговой полосе, на которой в изобилии, как кости доисторических монстров, белели разнокалиберные трупы деревьев, выброшенных когда-то штормами.
Набрав полную охапку елок-палок, Серый уже собирался подниматься по крутой тропинке обратно, как вдруг услышал доносящиеся из-за большого камня метрах в ста от него непонятные звуки. Как будто какая-то зверюшка то ли скулила, то ли повизгивала.
Мека, в восторге от долгожданной встречи с твердой землей выписывавший радостно круги на песке, тут же насторожился, махнул пушистой львиной кисточкой и стрелой (если только бывают пятиметровые чешуйчатые стрелы толщиной с двадцатилетнюю березку) помчался на шум.
— Стой! Ты куда! Ты же его до смерти напугаешь!!! — наученный горьким опытом, возопил отрок, но химерик даже не оглянулся.
— Мека!.. Ах ты, козелище!..
И Сергий, побросав свои ветки, сколько хватало сил, побежал за ним.
Но было уже поздно.
Любопытный, восторженный Мека, юный друг природы вообще и всего живого — в частности, несмотря на прошлые случаи все также не понимающий, как можно не любить такого замечательного, такого веселого и дружелюбного зверя, как он, уже скрылся за валуном, чтобы скорее подружиться с кем-нибудь, пока еще о таком счастье и не мечтающем.
Подбегая поближе, Волк с замиранием сердца обратил внимание, что звуки прекратились.
Но, с другой стороны, и химерик пока еще не возвращался.
Значит, есть надежда на простой обморок.
Оббежав валун, Серый остановился, как вкопанный, и мгновение даже раздумывал, не упасть ли в обморок ему самому.
Потому, что за этим самым камнем сидела девчонка лет пятнадцати, в голубой тунике и синем плаще, и самозабвенно наглаживала лучившегося от счастья Меку по рогатой голове, другой рукой прижимая его к себе, как величайшее сокровище рода человеческого и шептала ему на ухо что-то очень приятное.
Услышав хруст гальки под ногами Серого, девочка подняла глаза и доверчиво посмотрела на него.
— Это твой?..
— Д-да…
— А можно я его поглажу?
— М-можно…
— Спасибо! А как его зовут?
— Мека.
— Мека!.. Какая прелесть! Мека-Мека-Мекушка!..
Химерик тыкался улыбающейся мордой девочке в ее узамбарские косички и от удовольствия разве что не мурлыкал.
При виде него не визжали, не бежали и не получали сразу всех трех инфарктов.
Ему обрадовались.
Его погладили и почесали ему за ушком.
Его назвали Мекушкой и прелестью.
Разобраться в своих несложных чувствах ему не составило труда.
К Сергию он был просто привязан.
Свою новую знакомую он полюбил.
