— Кто такой Трисей? — спросила Рия.
— Наш друг, — пояснил Ирак, и тут же, предвидя следующий вопрос, поспешно добавил:
— Очень приличный человек, хоть и герой…
В это время Волк подошел к бывшим грайям и, приложив руку к сердцу, благодарно склонил голову.
— Спасибо. Я у вас в долгу.
Агапао на время отвлеклась от раскрасневшейся Медузы с ее матримониальными планами и тепло улыбнулась ему.
— Это мы должны благодарить тебя, Ликандр. Это не ты у нас, а мы у тебя в долгу. Ты со своими играми помог найти нам наше предназначение.
— Да что за предназначение такое, о котором вы все толкуете?.. — не выдержало Волчье любопытство.
— Все просто, — присоединилась к ним Энохла. — Когда тысячелетия назад старшие боги распределяли младшим круг их обязанностей, все явились на встречу вовремя, кроме нас и богини удачи. Мы опоздали на целых пять часов.
— И когда Дифенбахий спросил нас, в чем причина, мы ответили правду…
— Ему не соврешь!..
— Да, что мы втроем играли в кости на деньги, и вовлекли в игру еще и Фортуну…
— И тогда он рассердился и наложил на нас троих заклятье, — продолжила Мания.
— Естественно, ведь сердиться на удачу — себе дороже…
— Он сказал, что, раз мы уж так любим играть на деньги, то пока мы не найдем игру себе поумнее, в которую можно было бы играть как минимум втроем, не отвлекая при этом слишком Фортуну…
— В ней и так потребность у всех большая — и у людей, и у богов!..
— Быть нам грайями — нелепыми, бесполезными старухами.
— А теперь нам будут строить храмы по всей Стелле, и курить благовония, и приносить жертвы, как остальным богам…
— И нас уже начали почитать!..
— Так что, это мы тебя, Ликандр, должны благодарить за твое появление в нашем жилище…
— Каковы бы ни были твои мотивы, — лукаво завершила Агапао.
Волк запунцовел, смутился и слегка втянул голову в плечи. Но чтобы как-то разрядить ситуацию, он выпалил первый пришедший ему в голову вопрос:
— Кстати, о жилище… Насколько я помню, у вас там были клумбы, огород, поросята… Кто за этим присматривает в ваше отсутствие? Пастухи?
— Пастухи? — засмеялась Мания. — Конечно же нет! Сейчас там у нас сеет картофель и пропалывает компост некий Нектарин, если ты его помнишь…
— И считает, что ему крупно повезло…
— Ликандр, Ликандр, Ликандр!!!.. — подскочила и закружила Волка в сумасшедшем танце Медуза. — Что ты подаришь нам на свадьбу?
— А что бы ты хотела? — безуспешно попытался остановиться Серый.
— Подари нам Меку, а?.. Пожалуйста!.. Он такая лапочка!.. Я к нему так привыкла!.. И так его люблю!.. Так люблю!..
— Больше Ирака? — не удержался Серый.
Мими задумалась.
— Нет. Но очень близко!
— Ну, если он не против…
— Он за!.. За!..
— Оставляйте его тогда себе, и будьте счастливы! — щедрым жестом распорядился Сергий и, только сказав это, понял, что озорного плута-химерика ему будет очень и очень не хватать. Потому что он-то его успел полюбить гораздо больше Ирака…
Через пять дней, после окончания первой части свадебных торжеств, Иван-царевич, отрок Сергий, Елена по кличке «Прекрасная» и Масдай, простившись с друзьями, на что ушел еще едва ли не целый день, пустились в дальнейший путь.
Часть вторая
Если где-то нет кого-то, значит, кто-то где-то есть.
Закон сохранения вещества
Иванушка несколько раз подпрыгнул на месте, размахивая руками, словно собираясь взлететь.
— Сергий, как ты думаешь, Елене Прекрасной холодно?
Со всех сторон их обступали флегматичные горы, как гигантские черствые ромовые бабы в снежной глазури, а ледяной ветерок нежно взъерошивал растрепавшиеся волосы Ивана.
Серый равнодушно пожал плечами, поплотнее закутываясь в бурку.
— Не знаю. Спроси сходи.
— Я уже спрашивал, — многозначительно отозвался царевич.
Волк не уловил — или не пожелал улавливать — ни одно из этих значений.
— Ну, и что?
— Она сказала, что холодно, что она наверняка простудится, обморозится и, скорее всего, у нее даже пропадет голос, — укоризненно отрапортовал Иван.
— Ну, и что? — упорствовал в непонятливости отрок Сергий.
— Может, ты отдашь ей свою бурку? — бросил дипломатические игры продрогший до самой мельчайшей косточки, хрящика и жилки Иванушка.
— С какой радости? — искренне удивился Волк. — Ты хочешь, чтобы Я наверняка простудился, обморозился, и У МЕНЯ пропал голос?
— Совсем нет! Дело абсолютно в другом!.. Ну, как ты не понимаешь?!..
— Никак.
— Она же женщина! Единственная среди нас! И мы должны ей…
— МЫ должны ей? — не выдержал Серый. — Мы ДОЛЖНЫ ей? Мы должны ЕЙ? Говори за себя, пожалуйста, Иван-царевич. Я никому здесь ничего не должен. И меньше всего — этой фифе. Чего ей еще надо? Ты же отдал ей уже свое одеяло, свою подушку, свою шапку, свою бурку!.. Скажи ей, что если у нее будет еще одна, она рискует вспотеть и провонять, как лошадь, а ее туника покроется пятнами — для нее это будет похуже любой пневмонии!
— Не смей о ней так говорить! — взвился царевич. — Она — чистейшее благородное создание, самое доброе, самое нежное, самое прекрасное, что может быть на Земле!.. Она оказала нам честь, согласившись присоединиться к нам…
— Нет уж, это мы… ты… ладно, мы оказали ей услугу, зачем-то потащив с собой, пока ее не нашел и не прирезал от ревности еейный чокнутый муженек — который там по счету?..
— Сергий!.. Ты ведешь себя… Ты ведешь себя… как ребенок!..
— А ты — как дурак!..
Елена Прекрасная закрыла глаза и устало вздохнула, изо всех сил желая, чтобы и со слухом можно было бы справиться так же легко.
Целыми днями, с того самого дня, что они вылетели из Стеллы, Ион ругался из-за нее с Ликандром. Когда, конечно, у него оставалось время, свободное от вздохов, робких, но, к счастью, коротких попыток начать с ней, краснея и бледнея, какой-нибудь невнятный сбивчивый разговор непонятно о чем, чтения заикаясь вслух нелепых стихов, глядя при этом томительно вдаль, и прочей бестолковой деятельности, входящей в программу влюбленных юношей в семнадцать лет.
Естественно, поначалу ей это льстило.
Приблизительно первые двадцать минут.
Потом стало надоедать.
Потом раздражать.
И к концу первого дня путешествия она стала уже серьезно жалеть, что вообще согласилась на его предложение покинуть родину.
