Яромир принял слова Муромца за красивую поэтическую метафору, но, заглянув в глубь кареты, и в самом деле узрел котел, светящийся таинственным малиновым светом.
— Так он туда не поместится, — усомнился Яромир.
— Утрамбую! — мрачно пообещал Илья. Яромир тут же перестал сомневаться. Пахом тоже. Он сел на сиденье, жалобно приподнял одну ногу, потом другую.
— Вот! Один сапог начисто сожрали, другой прокусили. Вместе с ногой!
— Самого не съели, и ладно! — вконец рассердился Илья. — Давай, заводи свою колымагу, поехали!
Через пять минут карета окуталась дымом и, гремя, как пустая бадья, покатилась к городским воротам.
Возле ворот, как всегда, тусовались стрельцы. Чадили дымные факелы, в железной плошке догорали дрова. Мрачный кумарский повар, ревниво подрагивая усами, принюхивался к дыму:
— Мало дрова! Шашлик савсэм блэдный будет. Нада еще полешка! — Он подбросил в огонь пару поленьев и запрыгал, раздувая огонь. Стрелец, посверкивая булатной полонежской саблей, стругал на мелкие кусочки знатного индюка. Рядом на скамейке сидел Блудослав и, жадно затягиваясь, курил свернутую из папира цигарку. Увидев вынырнувшую из темноты карету, он испугался, просыпал тлеющий табак себе в голенище и, матерясь, стал изображать бег на месте.
— Карета его высокопревосходительства! — гаркнул кочегар Пахом, высунувшись из окна, и тут же получил по зубам.
— Врешь, собака! У его превосходительства другие номера!
— Вяжи его, братцы, это разбойник Жужа!
Богатыри поняли, что пора вмешаться. Илья пинком высадил дверь кареты и спрыгнул на землю. При виде богатыря стрельцы попытались слиться с темнотой. На слабо освещенном пятачке остались только кумарский повар и Блудослав. Кумарец мгновенно понял, что надо делать. С непостижимой ловкостью он нанизал мясо на шампуры и положил на угли. Повалил удушливый дым, запах горелого жира коснулся ноздрей богатыря. Огромный кулак, вознесенный над Блудославом, дрогнул, но не опустился. Илья Муромец повернулся к повару:
— Это что, мясо? Небось опять собачатина?
Кумарин расцвел, словно встреча с богатырями была мечтой всей его жизни:
— Зачем абижаешь, дарагой! Эксклюзивный индейка! Сматри, какой крылышко! Персик, а не крылышко! Скушай, дарагой, нэ обижай! Дэдушкой клянусь, лючи меня шашлик никто не жарит!
— А вот мы проверим! — все еще насупившись, пообещал Илья и взял все четыре шампура сразу. Три отдал друзьям, один оставил себе. Богатыри дружно захрустели плохо прожаренной индейкой. Кумарец обреченно уставился на Илью. Но богатырь неожиданно улыбнулся, расправил усы и погладил повара по гладко выбритой шишковатой голове:
— Как тебя зовут? Вася?
— Я нэ Вася, я Эдик! — скромно потупился кумарин.
— Молодец, Эдик, вот тебе богатырский пряник! — Муромец вынул из-за пазухи печатный пряник и протянул его повару. — Отведай нашего, тоже небось понравится!
Печатный пряник перекочевал в мохнатую лапку Эдика. Эдик уставился на произведение кулинарного искусства, не зная, что с ним делать.
— Да ты отведай, не бойся! — ласково посоветовал Илья. Кумарин вздохнул, расправил усы, чтоб не мешали, сунул пряник в рот и сомкнул челюсти. Послышался хруст. Кумарин вытаращил глаза, вынул пряник и внимательно осмотрел его. Из пряника торчали четыре длинных кумарских зуба.
— Вай! — прошептал Эдик, ощупывая пальцем оставшиеся обломки. — Бахыт компот?
— Кергуду! — сурово поправил его Илья. — Это тебе на память о встрече. Чтоб не забывал, значит. А насчет зубов не расстраивайся. Найдешь Петровича, он тебе стальные вставит. Вот тебе золотой!
— С этими словами Илья сунул Эдику большой багдадский динар и повернулся к Блудославу:
— А ты что замер, али не знаешь, что по государевым делам едем? А ну, открывай ворота!
— А вот фигушки! — прохрипел Блудослав, пытаясь привести в движение онемевшие от страха ноги. — А может, вы вороги окаянные? Может, оборотни лихие? Где подорожная грамота? Муромцу стало обидно:
— Не веришь, значит. Пацаны, он нам не верит!
— Может, сыграем? — Добрыня вылез из кареты, разминая могучие плечи. Вслед за ним показались Яромир и Алеша Попович.
— Значит, грамоту тебе? — продолжал наседать на командира стрельцов Илья Муромец. — Вот тебе грамота! — он поднес к носу Блудослава огромный кукиш. — Такой видел?
— Нет! — честно признался Блудослав.
— Ну, так и не смотри, а то сна лишишься, — Илья легонько развернул Блудослава вокруг своей оси. — Присядь-ка, а то, боюсь, плохо будет.
— Грамоту! — прохрипел Блудослав, но тем не менее послушно раскорячился. — Я буду жаловаться Коще…
— Шмяк! — это сапог Ильи поддел командира стрельцов под седалище и перекинул его Яромиру. Яромир принял передачу головой, посылая Блудослава Алеше Поповичу и Добрыне. Два богатырских сапога взлетели одновременно, принимая пас и отправляя Блудослава в сторону ворот. Со скоростью пушечного ядра командир стрельцов ударился в воротные створки, распахнул их и улетел в темноту. В следующую секунду послышался мокрый шлепок, кто-то завизжал тонким старушечьим голосом, кто-то сочно выматерился, и все стихло.
— Через пару минут Блудослав вернулся. Он шел, осторожно передвигая ногами и обеими руками держась за мягкое место.
— Ироды! — произнес он с невыразимым упреком. — Из-за вас какую-то бабку пришиб!
— Ну что, нужна грамота? — сурово спросил Илья.
— Все равно нужна! — набычился Блудослав.
— Наш человек! — оттаял Илья. — Ну, так вот тебе грамота, читай! — он сунул под нос Блудославу «Кромешную подорожную». Тот зашевелил губами, с трудом постигая написанное.
— Порядок! — наконец шепнул он и лег пластом.
— А я что говорил? — Илья Муромец пожал плечами. — Поехали, братцы! А ты, Пахом, это… смотри, там какая-то бабка лежит. Не задави ее дополнительно! Старушку и так, видать, прибили!
6.
Дормидонт, Великий князь Лодимерский, лежал на лавке, скрестив на груди пухлые ручки и задрав кверху пшеничную бороду. Короткое пламя свечи бросало на Дормидонта дрожащий трагический свет. На полу лежала здоровенная книжища в кожаном переплете. Толстые страницы дыбились и распирали книжку изнутри, словно населяющие ее герои хотели вырваться на свободу. В тереме было тихо, только издалека, с верхнего яруса доносились неразборчивое девичье бормотание и чей-то восторженный бас: «Это чей такой животик? А ножка чья? А это что у нас такое, черненькое…»
За дверью послышались вкрадчивые, подхалимские шаги, и через минуту в горницу заглянула завитая голова с круглыми глупыми глазами и по-лакейски загнутыми вверх усиками. Голова сладостно улыбнулась и паточным голосом произнесла:
— А не желает ли ваше величество отведать рахат-лукумчика? А шакир-чурекчиков не хочет ли откушать? Есть бухалово из Бухарин — по-ихнему шербет!
