Дрожащими руками Эдик достал из кармана миниатюрную рацию и нажал на кнопку.
— Серый, — сказал он севшим от волнения голосом, — это ты?
— Я, шеф! — ответил Серый.
— Вот что. Бери пацанов, все это чертово оборудование кидайте в машину и дуйте в село. Я вас буду ждать у моста. Ясно?
— Ясно, шеф. Все закинуть в машину и ехать в село!
— Действуйте! — сказал Эдик и отключил рацию.
«Теперь, главное, притулиться у какой-нибудь бабки и начать разработку по всем правилам. Кислый говорил о каком-то Лисипицине. Вот его и пустить в оборот. Эх, Кислого бы взять с собой! Он бы разом все мосты навел. Но брателло по кличке Кислый при одном упоминании о Калиновке терял сознание. Видать, сильно нервный. А как было бы здорово огрести золотишко! У них тут края непуганые, даже мента, и того нет!»
Эдик ошибался. Милиционер в деревне был. Плохонький и вдобавок страдающий раздвоением личности, но был. Правда, вот уж неделя прошла, как он отправился за грибами в лес, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Захар Игнатьевич, директор, об участковом не беспокоился.
— Места у нас тихие, — сказал он на планерке, — а милиционер Дуровой. Никуда он не делся. Либо в город сбежал, либо мозги проветривает.
Между тем Эдик до того размечтался, что едва не прозевал свою собственную машину. Он успел выскочить на дорогу в последний момент с криком:
— Стой, в натуре! Куда?
Сидевший за рулем Серый с испугу едва не вписался в пушку, но в последний момент вывернул руль и затормозил.
Шеф тяжело плюхнулся рядом. На заднем сиденье, тесно прижавшись друг к другу, потели Толян и Колян. Разместиться свободнее им мешало оборудование: два акваланга, резиновая лодка и три здоровенных осетра-мутанта, добытых при помощи подводного ружья.
Осетры были огромные, и один из них все время тыкался Серому в бритый затылок, целуя его в складчатую кожу полураскрытыми липкими губами. Серый злился, отпихивал наглую рыбину, а Колян и Толян балдели от удовольствия.
— Серый, дай ей в глаз! — пошутил Толян, сдерживая ухмылку.
— Я тебе сейчас дам! — пообещал Серый, и Толян заткнулся, зато захихикал Колян. Появление шефа внесло в их компанию видимость порядка.
— Короче, пацаны, все путем! Если не будем дураками, то рыжевье наше.
Это заявление произвело на братков глубокое впечатление. Они заткнулись и стали молча переваривать сказанное. Эдик вкратце описал свои похождения, выставив их в самом героическом свете.
— Нам надо затихариться, кой-кого найти и тряхнуть как следует! Останови здесь! Видишь, бабуля на нас пялится. Вот ее и опросим.
— А что спросим-то? — почему-то испугались братки.
— Деревня! — рассмеялся Эдик. — Спросим, у кого комнату снять можно.
«Мицубиси Паджеро» остановился возле бабки Маланьи.
Лучшего выбора они бы сделать не могли. Маланья держала весь Калиновский рынок в кулаке не хуже милиционера. Она отличалась отменным здоровьем и бесстрашием джентльмена удачи. Точнее — леди.
— Бабуля? — Эдик высунул в окно свою шишковатую голову.
— Что тебе, сынок? — кротко осведомилась Маланья, искоса поглядывая на лежащее рядом полено.
— Где бы квартиру снять? На недельку.
— Квартирку, говоришь? На недельку? — Бабка все еще поглядывала на полено, словно борясь с искушением проехаться суковатой дубиной по глянцевому черепу. И тут ее лицо просветлело. — За квартирку платить надо, — сурово заявила она.
— Да мы заплатим, нет проблем.
— Не знаю, не знаю… У нас чужих не любят. Вряд ли вы где место найдете. Разве что у меня. Так что, если есть желание, могу поспособствовать. Только вы уж цену назовите, а то грех старуху-то обижать.
— Ну что? — спросил Эдик, повернувшись к братве. — Годится?
— Годится! — легкомысленно заявили пацаны. После ночевки в палатке им страсть как захотелось в домашнюю обстановку. И чтобы все было по-деревенски, как в далеком-далеком детстве.
— Пятьсот за неделю! — сказал Эдик, демонстрируя Маланье щедрую улыбку. Маланья насупилась:
— Это что, рублей, что ли?
— А ты чего хотела? — заухмылялись братки.
— А коли так, поезжайте дальше. У нас нищим на паперти больше дают!
Эдик невольно засмеялся и почесал затылок.
— А ты сколько хочешь?
— Штуку! — сказала бабка, выпячивая вперед заросший жестким волосом подбородок. — Баксов, разумеется! А нет, так дуйте полегоньку, а я звякну по телефону куда следует! У нас браконьеров с ходу ловят!
Эдик понял, что въедливая бабка успела заметить убиенных осетров и, не ровен час, настучит в рыбохотнадзор. И тогда вся операция — коту под хвост. Эдик нахмурился, открыл дверцу и вылез наружу.
— Ты, бабуля, чего лепишь-то? — начал он, набычившись. — Ты фильтруй базар-то! Я ведь не посмотрю на то, что ты ста…
Он не договорил. Калитка тихо отворилась, и на улицу вышел четвероногий петух. Он ненавидящим взглядом уставился на бандита и поскреб правой передней лапой. Из-за своей четвероногости петух был похож на пернатую собаку.
При виде такого чуда природы Эдик замер, не произнеся больше ни звука, затем как загипнотизированный присел на корточки и уставился на петуха.
— Урод! — прошептал он восхищенно и ткнул в петуха пальцем.
Однако странная птица вместо того, чтобы убежать и спрятаться, раскрыла клюв, растопоршила крылья и недолго думая вспрыгнула Эдику на голову.
Все четыре петушиных лапы разом вцепились в лысый череп, сгребая кожу в глубокие тяжелые складки. Физиономия Эдика натянулась, глаза вылезли из орбит, рот оскалился, и он стал похож на ожившего мертвеца из фильма ужасов.
— Помогите! — горловым голосом завыл шеф, поднимаясь на ноги и растопыривая руки. Сидящая в машине братва окаменела от ужаса.
— Деньги! — сурово сказала Маланья и протянула к нему огромную мужицкую лапу.
— О-бо-бо-рзела! — прохрипел Эдик, пытаясь свести вместе окосевшие глаза. — От-тветишшь, в натуре!
Петух изогнул голову и посмотрел Эдику прямо в глаза, сверху вниз.
— Долбанет клювом, — сказала Маланья мстительно, — тогда не так запоешь! Без глаза-то оставшись!
— Баб… уля…
— Деньги?
— В кармане! — затрясся шеф.
Ни капельки не смущаясь, старуха обшарила детину и выгребла всю наличность.
— А вам что, особое приглашение? — нахмурилась она, глядя на братков.
Толян, Колян и Серый как по команде принялись рыться в карманах.
— Поживей! — торопила их бабка. — А то ваш командир, того и гляди, окочурится!