Детина приплясывал на месте, тряся укушенной рукой и с ужасом глядя на берлогу. На жирном указательном пальце здоровяка появились характерные следы неправильного прикуса.
— Змея! — истерически бормотал детина, разглядывая палец и судорожно подсчитывая минуты оставшейся жизни. В его памяти промелькнули кадры из фильма про Индиану Джонса и про змей, охраняющих сокровище.
«Спасаться, спасаться! В медпункт!» — мелькнуло в его голове. Эдик подхватил ружье, но не успел сделать и шага, как из берлоги показалась сначала изумленная мохнатая башка, а следом за ней, охая и причитая, вывалился и весь медведь.
Правый глаз Потапыча был красный и слезился.
— Медведь! — взвизгнул детина.
— Бандит! — ахнул Потапыч и сделал шаг назад. Под его тяжелой лапой хрустнула ветка, и медведь, словно куль муки, повалился в траву.
Эдик судорожно дергал затвор ружья. На его лбу выступили капельки пота, а руки выполняли команду с точностью до наоборот.
Яга Степанидовна поняла, что пора действовать. И хотя ружье в руке шефа тряслось и прыгало как живое, оно тем не менее могло выстрелить. Бабка отбросила ветку в сторону и предстала перед шефом во всей своей красе.
— Ва-ва-ва-вах! — загадочно произнес Эдик, глядя на Ягу и переставая трястись.
А Яга уже подняла правую руку вверх. Рука была сухая и тонкая, как картофельная плеть, и заканчивалась острыми тонкими коготками.
— Чикатилло накатилло! — завывая, произнесла Яга. — Накатилло укатилло!
В следующее мгновение поляна подернулась морозным туманом, земля вздрогнула, и где-то невдалеке, словно невидимый зверь, зашевелился гром.
Яга подняла вторую руку, и туман, свиваясь кольцами, окружил Эдика непроницаемой молочной пеленой.
— Чуфырь! — довольным голосом произнесла Яга, и туман, мгновенно съежившись, уполз в лопухи.
Снова засияло солнце. Эдик все так же стоял на поляне, только вместо новенького помпового ружья у него в руках оказалась толстая суковатая палка, из которой он напрасно старался выстрелить.
— Пу, пу, пу! — стрелял он то в Потапыча, то в Ягу Степанидовну. Старуха смотрела на него с жалостью.
— Может, хватит пукать, — сказала она, одергивая ситцевый фартук, — а то, неровен час, штаны испоганишь.
— Абзац! — прошептал детина, начиная шевелить ногами и переходя на бег на месте. — Мамочки! — Последнее слово он произнес странным, пищащим басом и неожиданно быстро ринулся через лес, оставляя за собой неширокую просеку.
— Чертям лесным тебя отдать бы! — пробормотала Яга, мстительно глядя вслед Эдику.
— Отдай, матушка еще не поздно! — Возле Яги словно из-под земли выросло несколько чертей. Их длинные хвосты от напряжения подергивались и нервно били по траве.
— Страсть как кушать хочется! Давненько такого не едали!
— Не видали! — поправил говоривших один из чертей, тот, что покрупнее. — Нам бы его на пе…
— На перевоспитание! — хором закончили черти.
— Знаю я ваше перевоспитание, — нахмурилась Яга. — Куда участкового дели, схарчили небось? А он ведь только за грибочками пошел прогуляться!
Черти потупились, а один из них принялся стыдливо ковыряться в зубах.
— Да мы его и не видели! — наконец произнес самый маленький.
— Больно он нам нужен, костлявый такой! — отозвался самый длинный.
— Ша! — сказал главный. — Кончай базар! А ты уж, матушка, в следующий раз нас понапрасну не вызывай, конфуз может выйти.
Из полуоткрытой двери приемной директора доносился тихий настойчивый храп. От этого храпа воздух в приемной сгустился и сделался похожим на теплый, сладковатый кисель.
— Может, окно открыть? — предложил Костя, поглядывая на огромную двойную раму. Ее не открывали, наверное, со дня строительства самого здания. Между двумя стеклами скопилось изрядное количество засохших мух, валяющихся просто так или запутавшихся в паутине. Колченогий тщедушный паучишка от нечего делать раскачивался на пыльной серой паутинке. Ему было скучно.
Костя тоже скучал, несмотря на то что Евстигнеев с вечным пылом излагал свою новую гипотезу возникновения Вселенной. Эту гипотезу Евстигнеев выудил из журнала и, слегка подправив, выдавал теперь за свою.
Костя протянул руку к окну, но так и не открыл.
— Толку-то, — остановил его Евстигнеев, — открывай, не открывай, все равно будет душно. Ветра-то нет.
— Штиль, — кивнул Полумраков, доставая платок и утирая лицо. — Интересно, долго он еще проспит? — Савелий имел в виду директора и его привычку предаваться послеобеденному сну.
— Он не спит, а медитирует! — поправил его Евстигнеев. — Разницу чувствуешь?
— Какая разница, кто смешит, кто дразнится, — проворчал Полумраков, и, словно в ответ на это, директор оглушительно рявкнул, и хрустальные подвески на люстре жалобно зазвенели.
— Небось, Лисипицин приснился, — пробормотал Евстигнеев.
— Не дай бог! — испугался Полумраков. — Мне тут вчера…
Договорить он не успел. За дверью надсадно скрипнула скамья, послышался сладкий, с волчьим прискуливанием, зевок, и в дверь просунулось помятое лицо Захара Игнатьевича.
— А, это вы, — буркнул он несколько разочарованно. — Ну заходите, заходите, только ничего не просите. — Последние слова директор произнес, изображая тихую зубную боль.
Захар Игнатьевич уселся в кресло и положил на стол красные пудовые кулаки. Одним кулаком он придавил папку с делами, и Косте на мгновение показалось, что папка жалобно пискнула.
Евстигнеев с Полумраковым переглянулись. Они тоже услышали писк. Захар Игнатьевич озадаченно посмотрел на кулак, потом на папку, приподнял ее и стряхнул на пол расплющенную мышь.
— Слушаю, — смущенно сказал он, убирая папку в стол.
— Мы к вам по поводу пришельца, — начал Евстигнеев. — Вы его знаете.
— Тот, бомжеватый, который у Шлоссера?
— Нет-нет, — Евстигнеев отрицательно покачал головой, — вы же помните, у нас в гостях был.
— А, это тот, костистый… — Захар Игнатьевич кивнул головой.
— Крян, — напомнил Полумраков, которому надоело находиться в роли статиста.
— Армянин? — Захар Игнатьевич поднял кустистые брови. — Вы же говорили — пришелец!
— Совершенно верно, — подтвердил Костя, — просто у него имя такое. По звучанию совпадает с армянским.
— А может, они того? — насторожился директор. — Может, кавказцы уже космос захватили и оттуда теперь до нас добираются?
— Ну что вы! — широко улыбнулся Евстигнеев. — Как можно?
— Очень даже можно! — возразил Захар Игнатьевич. — Кавказцы — они такие. Давеча тоже вот приезжал один. У населения огурцы скупать. И ведь скупил по дешевке, а вы говорите — космос!
