— Нет! Нет у меня ружья! — испугался Эдик. — Я просто так сказал, пошутил! Обидно стало, что у вас медведи кусаются.
— Ну вот! — развел руками Костя. — Что же это получается? То — есть, то — нет. Так было у вас ружье или не было? А если не было, то все равно назовите калибр и марку.
— Ладно, — махнул рукой Захар Игнатьевич, — что мучить парня? Может, действительно у него травма, вот и болтает не разбери что. Ты, Евстигнеев, отведи человека в медпункт, пусть Надя посмотрит!
Сказав это, директор улыбнулся Эдику такой широкой улыбкой, что тому невольно вспомнился вылезший из берлоги Потапыч.
Через минуту Евстигнеев и Эдик шли по главной улице, потом свернули направо, потом налево и оказались в тихом зеленом уголке.
— Авторский переулок, — прочел Эдик и непонимающе уставился на Евстигнеева.
— Тут разные писатели жили, — лениво пояснил Евстигнеев, — много их было, вот и назвали.
— А какие писатели? — невольно полюбопытствовал Эдик, оглядывая курчавую, всю сплошь в акациях улочку.
— Ну Лев Толстой, — сказал Евстигнеев, осторожно обходя лежащего в пыли петуха. — Пушкин, Лермонтов…
— А Достоевский? — съязвил Эдик, демонстрируя начитанность.
— У Достоевского характер был вредный, — сварливо заметил Евстигнеев, — он жил на другой улице и с Толстым не здоровался. Принципиально. Ну вот мы и пришли. — Он показал на выкрашенный белой краской дом. На доме висело две таблички. На одной, с красным крестом, было написано «МЕДПУНКТ», а на другой, поменьше — «Дом-музей В. А. Жуковского».
— Ерунда какая-то получается, — возмутился Эдик. — У вас что, все писатели жили?
— Все! — невозмутимо ответил Евстигнеев.
— Не верю! — заупрямился парень.
— Значит, вы — атеист, — спокойно констатировал Евстигнеев. — Здешние жители, например, все верят… Да вы проходите, проходите! — И он подтолкнул Эдика к двери.
Внутри было тихо, бело и пахло йодом. Девушка в очках сидела за столом и что-то быстро писала в толстую конторскую книгу.
— Садитесь, — кивнула она головой, — я сейчас. — Наконец она закрыла свой гроссбух и холодно улыбнулась: — Что у вас?
— Да вот, — сказал Евстигнеев, решивший помочь незнакомцу, — парня укусил дикий зверь.
— Дикий? — вытаращила глаза девушка. — Какой зверь?
— Медведь, — промычал детина.
— Так… Ясно. Он на вас напал сам?
— Сам. — Эдик отвел глаза в сторону.
— А вам не бросились в глаза э… Ну, скажем, странности в поведении зверя?
— Еще как бросились! — пожаловался Эдик. — Он разговаривал!
— Ну что ж, — вздохнула девушка, — все ясно. Зверь бешеный. Придется делать прививку.
Не глядя, она достала с полки медицинскую карточку и принялась ее заполнять.
— Имя? — спросила медсестра, нацелившись авторучкой в чистую графу.
— Эдик! — представился парень. — Можно Эдуард.
Медсестра зарделась, но тут же взяла себя в руки и остекленевшим голосом поправилась:
— ФИО!
— Что? — не понял парень и приложил ладонь к уху.
— ФИО! — повторила девушка еще более стеклянным голосом. Казалось, он вот-вот разлетится на мелкие сверкающие осколки. — Фамилия, имя, отчество.
— Эдуард Васильевич Скоробогатов, — с расстановкой произнес Эдик. — У меня даже права где-то есть… — Он захлопал себя по карманам.
— Не нужно, — остановила его девушка. — Профессия?
— Новый русский! — осклабился Эдик, невольно расправляя плечи и набирая полную грудь воздуха.
«Ишь как надулся, вот-вот взлетит», — подумал Евстигнеев и придвинулся поближе, чтобы в случае чего успеть схватить нового русского за штаны. Но тут Эдик шумно выдохнул воздух и добавил:
— Место работы — «Флибустьербанк».
Девушка старательно записала анкетные данные и в упор посмотрела на Эдика. Теперь она смотрела на него как на вещь, как на сломанный механизм, который нужно отладить. Эдик такого взгляда не выдержал и, отвернувшись, нервно застучал ногой.
— Раздевайтесь, — сказала медсестра, равнодушно доставая стетоскоп. — Да нет… Только до пояса. Прилягте. Вот так. Теперь дышите!
Она прижала стетоскоп к розовой, младенческой груди Эдика и задумалась.
— Не дышите. Еще раз не дышите! Теперь дышите часто. Еще чаще! Вы что, быстрее не можете? Вот так…
Багровый Эдик работал, как поршневой насос.
— Теперь не дышите!
Эдик почувствовал, что поплыл. Ему вдруг стало хорошо и спокойно; в ушах стоял нежный мелодический звон, словно сотни серебряных колокольчиков вздрогнули вдруг.
— Что это вы такой слабый? — донеслось до него словно сквозь вату. — Вон побелели аж!
«Побелеешь тут», — с обидой подумал Эдик, пытаясь зацепиться за реальность.
— Все ясно, — четко сказала медсестра, — вчера вы приняли триста граммов «Жириновской» под малосольный огурец!
— Точно! — изумился Эдик. — А как вы догадались? Неужели видно?
— Работа такая, — рассеянно сказала медсестра и куда-то вышла.
Евстигнеев услышал, как она гремит банками и что-то бормочет себе под нос.
Наконец девушка вернулась, неся в руке литровую банку с темно-зеленой жидкостью. Жидкость тяжело колыхалась, и время от времени в ней вспыхивали ярко-желтые прожилки.
— Выпейте, — сказала медсестра строго, — перед уколами надо дезактивировать организм.
Эдик взял банку и обреченно посмотрел внутрь. Понюхав, он высунул язык и осторожно лизнул содержимое. Глаза его тут же разбежались в разные стороны, как испуганные тараканы.
— Горько! — пожаловался он.
— Естественно, — пожала плечами медсестра.
— А если я не выпью?
— Тогда не получите прививки. Да вы не бойтесь, у нас главврач это средство каждый день пьет. Как домой идти, так и пьет.
— Ну ладно! — решился Эдик и с мужеством отчаяния выдохнул воздух.
Пил он долго. И чем меньше жидкости оставалось в банке, тем круглее становились его глаза. Наконец он поставил банку на стол и тыльной стороной руки вытер позеленевшие губы. В животе у него довольно явственно послышалось шипение. Эдик беспокойно заерзал и начал оглядываться по сторонам.
— Туалет прямо по коридору, — не отрываясь от бумаг, сообщила девушка.
Эдик ринулся в коридор. Вернулся он тихий и ублаготворенный. На губах играла детская бессмысленная улыбка, руками он теребил край своей цветастой рубашки.
— Ну вот и хорошо, — вздохнула девушка, — теперь можно проводить вакцинацию. Десять уколов за сеанс.