— Достукались, — злобно произнес Миша. — Допились, голуби. Теперь начнется. Теперь никому не покажется мало…
— Ничего не трогать, — распорядился Александр Павлович, всегда внимательно смотревший детективные фильмы. Он не стал подходить к убитому: развернулся и хотел было вернуться в ординаторскую, к телефону, чтобы вызвать больничное начальство и милицию. Но тут же натолкнулся на Хомского. Тот явился с полотенцем через плечо и с тюбиком зубной пасты: стоял и с интересом заглядывал в туалет. Полотенце, рваненькое и гаденькое, напоминало половую тряпку. Зубной щетки почему-то не было, однако Александр Павлович не без тошноты догадался, что Хомский чистит зубы корявым пальцем.
— Идите отсюда, — властно распорядился Прятов. — В палате есть раковина, там и умойтесь.
— А как же по нужде? — вскинулся Хомский, прикидываясь наивным.
— Спуститесь этажом ниже, — терпеливо предложил Александр Павлович. — Не видите, что ли — тут уголовное дело! Идите в женский туалет, в конце концов — какая разница, никто не обидится, никто и не заметит, кому вы нужны…
Тут кто-то страшно и дико заголосил еще из конца коридора, еще только входя в отделение: это пришла на работу Марта Марковна. Новость о преступлении распространилась по "Чеховке" молниеносно, и Марта Марковна изготовилась завыть еще в лифте.
Хомский, сегодня еще сильнее похожий лицом на преждевременно пожелтевший, двояковогнутый огурец, отступил и выставил ладони: все-все-все. Тем более, что уже успел рассмотреть и проломленную голову Кумаронова, и орудие убийства, запачканное кровью. Он оценил бутылку быстрым и зорким взглядом, брошенным из-под полуприкрытых век, похожих на веки рептилии.
Марта Марковна приблизилась, промокнула глаза и пошла к себе в кабинет, приговаривая:
— Когда же вы все друг друга, насмерть… Вот хорошо, если бы все друг друга… Гора с плеч! Гора с плеч! Ляг на место, куда собралась?
Это она, уже полностью овладев собой, рявкнула алкогольной бабушке, в которой еще не совсем угас генетический интерес к коммунальным драмам; бабушка даже села в постели и свесила тощие ноги; аппарат Илизарова тянул к земле, и ослабевшую бабушку немного перекосило. В ответ на рык Марты Марковны она разочарованно заскулила, легла и стала ритмично, не без странной сытости, охать.
— Миша, загрузи ее, — не выдержал Александр Павлович.
Миша, оглядываясь на туалет, отправился в процедурный кабинет набирать шприц.
Прятов дождался, когда он вернется, и поставил его на часах возле места преступления с наказом никого не пускать. И вовремя: внутрь уже рвался войти какой-то незнакомый Прятову больной, из палаты Васильева; он хотел там покурить.
Александр Павлович пошел к телефону, слыша за спиной:
— Да я вот тут постою, бочком, я ничего не трону!..
16
К половине десятого утра при туалете уже стоял хмурый милиционер в бахилах и халате, наброшенном поверх формы. На лице милиционера навсегда запечатлелось безмятежное выражение, довольно плохо маскировавшее профессиональную свирепость гоголевского городового.
Прятов и Васильев заперлись в кабинете Дмитрия Дмитриевича и давали предварительные показания.
— На вас, Александр Павлович, лежит основной груз ответственности! — Николаев взволнованно ходил по кабинету и грозил пальцем. — Почему у вас больные гибнут насильственной смертью? Что же вы за дежурный? Где вы были? Спали, небось! Вы разве не знаете, что у нас ночные дежурства без права сна?
— Все было тихо, — оправдывался Прятов, от отчаяния держась уверенно и даже нагло. — Спросите средний персонал. Спросите охранника, его приглашали.
— Зачем? Зачем приглашали охранника? Значит, не все было тихо!
— Было тихо, — упрямо повторил Прятов. — Не знаю, кто его вызвал. Во всяком случае, не я.
— Вы разговаривали с ним?
— Нет, он уже ушел, когда я вернулся.
— Откуда вы вернулись?
— Из приемного отделения.
— Зачем вы туда пошли? — вопрос главврача, достаточно странный, в данном случае оказался уместным и попадал в точку.
— Не знаю, — потерянно ответил Александр Павлович. — Оказалось, что меня никто не приглашал. Какая-то идиотская шутка. Я заглянул в смотровые, в рентгеновский кабинет — никого.
— Черт знает, что творится в медицинском учреждении! — Николаев, обычно сдержанный и корректный, ударил кулаком по столу. — Севастьян Алексеевич! — Он накинулся на Васильева, сидевшего с каменным лицом. — На вас тоже лежит груз ответственности! Вы заведующий…
Дмитрий Дмитриевич опустился на стул и обхватил голову руками. Обращением к Васильеву он временно истощил свои силы. О грузе ответственности, лежавшей на нем самом, он старался не думать. Добро бы убили какого-нибудь пропащего алкаша, но этого… "От армии он закосил надежно", — цинично подумал Николаев и болезненно усмехнулся. Васильев и Прятов недоуменно на него посмотрели и сразу сделали каменные лица: если начальство усмехается, то так тому и быть. Есть уважительные причины.
— Попрошу не покидать отделения, пока не прибудет следователь прокуратуры, — глухо уронил Дмитрий Дмитриевич. — Вас, молодой человек, это особенно касается. Я знаю, что вы дежурили — так вот не думайте сбежать.
Александр Павлович и не думал, хотя отчаянно хотел.
Обратно в отделение поднимались вместе с Васильевым. Тот все пытался доказать себе, что ситуация была под контролем.
— Ведь тихо же было? — спрашивал он тускло и безнадежно.
— Мертвая тишина, — твердил ему Прятов.
— И никто не перепился?
— Если и перепились, то по-тихому, — отвечал тот. — Без демаршей.
— По-тихому, — тоскливо повторил Васильев. — Но перепились. Надо убрать к чертовой матери этот ларек с аптечной водкой! — взорвался он. — Ночлежка, мать ее так, богадельня хренова! Насосутся говна, как насосы, и блаженствуют, нирвана у них!
Наверху несчастный заведующий обнаружил, что следователь уже прибыл и топчется возле его кабинета. Окровавленное тело Кумаронова уже увезли в судебно-медицинский морг, хотя до больничного было рукой подать, на него открывался приятный вид из окна — им многие любовались, особенно в пору цветения сирени. Но для вскрытия убиенных этот морг не годился.
Кабинет пришлось уступить. Следователь засел в нем и приготовился к допросу свидетелей; Васильев с откровенным раздражением переехал в ординаторскую и устроился там напротив Прятова. Два других врача были в отпуске, одна в декретном, а вторая просто так. Васильев и Прятов волокли на себе все отделение — и операции делали, и реабилитацией занимались. В сложных случаях звали поассистировать кого-нибудь с хирургии, заблаговременно оформив заместительство, совместительство и сверхурочные с ночными.
Следователь оказался угрюмым, небритым мужиком с низким лбом, короткими жесткими волосами, в прокуренном свитере, с тюремного вида папкой — никто не взялся бы растолковать внешнее сходство между папкой и тюрьмой, но оно было, грозное и тревожное. Дело, наверно, было в том, что больше при следователе ничего не было, лишь эта тощая папка, и все вокруг понимали, какое это страшное и разрушительное оружие. Протокольная рожа следователя очень быстро и органично вписалась в больничный орнамент.
