— Версия одна, — сказал Хомский. — Первая и последняя. Дело было так. Доктор Прятов хотел убить нашего соседа с самого первого дня. Между ними искры летали, вся палата чувствовала. Но хотеть — одно, а убить взаправду — другое. По моему разумению, замысел у него окончательно созрел после двух событий. Первое — жалоба. Наверно, доктор прямо-таки заметался, не зная, как быть. И тут подоспело второе событие: напился Кирилл Иваныч. И лег спать в ботинках.
Ватников ударил себя кулаком в ладонь:
— Я больше не могу слышать про эти ботинки! — воскликнул он. — Что они вам дались?
— Дело даже не в самих ботинках, — спокойно продолжал Хомский. Было, однако, видно, что его распирает от гордости и торжества. Голос его, недавно еще хриплый и надтреснутый, уже звенел, как натянутая струна. — Дело в том, что авторитетный доктор лежал на больничной койке. И кемарил, как последний алкаш в обезьяннике. Я думаю, что не ошибусь, если скажу: в это мгновение в мозгу Александра Павловича сверкнула молния. Он понял, что ему нужно делать. Риск был велик, но Прятов считал, что игра стоит свеч. Возможно, он малость рехнулся. Это уж вам проверять, — Хомский состроил озорную гримасу.
— Проверим, — отрезал Ватников. — Давайте дальше. До сих пор, повторяю, я слышал только бредовые построения. Боюсь, что дальше будет хуже…
— Угадали. Итак, Александр Павлович прекрасно знал, что к ночи мы от души накушаемся. Мы ежедневно накушиваемся — почему его дежурство должно было стать исключением? Прятов не стал нам мешать. В его интересах было, чтобы все упились в лежку. А покойничек был покрепче нас, помоложе. И доктор решил, что сумеет его разбудить и выманить из палаты. Довольно зыбкие надежды, но так оно все и вышло. Прятов позвонил в сестринскую, изменил голос. Потребовал себя самого в приемный покой. Спустился туда, прошел мимо дежурных, но дальше ничего не искал — вопреки своим уверениям. Вместо этого он быстро поднялся обратно на этаж. Вошел в палату, все спали. Забрал жалобу. Растолкал Кумаронова. Я не знаю, что он ему сказал. Может быть, сообщил, что явились военные и ищут его. И что ему надо бы пересидеть в туалете. Сосед, спросонья ничего не соображая, потащился за доктором. Тот усадил его на стульчак и врезал по кумполу бутылкой. Бутылок у нас там всегда полно, сами понимаете. Потом выбежал обратно в коридор. Он отчаянно рисковал, но на его счастье Мишка с Ленкой любились и ничего не слышали. Кроме шагов. Это те самые шаги и были. Доктор снова изменил голос и вызвал из приемника казака. Ему был нужен свидетель, показания которого сыграют главную роль. А сам побежал к нам в палату и лег на койку соседа. Укрылся с головой, и только ботинки торчали. Казачок заглянул и увидел, что все на месте, о чем потом и рассказал по простоте душевной… Когда он ушел, Александр Павлович встал и вернулся якобы из приемного… Вот как все было, доктор! Или почти так.
Закончив рассказ, Хомский перевел дыхание.
Воцарилась тишина.
Прогромыхала тележка: привезли обед.
Ватников нарушил молчание первым.
— Бред, — изрек он. — Как я и предполагал — восхитительный, фантастический, складный бред. Не в моих правилах, Хомский, говорить пациентам, что они помешались. Но вам, по-моему, ничего не сделается. От вас не убудет… Я скорее склонюсь к тому, что это все-таки вы сами убили. Поссорились, убили и забыли.
— Да неужто? А кто же звонил?
— Хулиганы, — упрямо сказал Ватников.
— А в ботинках кто лежал?
— Кирилл Иванович, — осенило психиатра. — Бродил по больнице, прилег. Он и звонил! Повышал дисциплину, как ему мнилось…
— Мои слова проверить легко, — смиренно отозвался Хомский. Высказавшись, он сдулся, словно воздушный шарик. Триумф остался позади. Расследование закончено. Впереди были серые будни, разбавленные овсянкой.
— Неужели? И как же?
— Спросите у самого Александра Павловича, — посоветовал Хомский.
17
Прятов встретил Ватникова широкой ухмылкой.
— Как дела? — осведомился он бодро. — Как поживает наш больной? Уже досочинил свою историю?
Иван Павлович и сам был не рад, что поощрял в Прятове подобную веселость. Здесь очень легко перешагнуть невидимую границу. Смеяться над убогими можно, но в меру, с оглядкой на свою медицинскую совесть. Когда остается одна насмешка — это очень нехороший симптом. Пусть даже речь идет о фигуре заведомо юмористической, какой был Хомский. Все-таки тот когда-то был человеком. Жизнь его покатилась по наклонной, и не врачам потешаться над чужим горем…
Но на попятный идти уже тоже было поздно. Если взял неверную ноту, да еще и неоднократно, то пенять приходится себе самому.
— Бред расцвел пышным цветом, — сухо ответил Ватников.
Александр Павлович рассмеялся неприятным, визгливым смехом. Его открытое, юное лицо покрылось сырыми пятнами.
— Не томите, — выдавил он сквозь смех. И вдруг воровато огляделся. Они были одни в ординаторской, без свидетелей.
Ватников, которому почему-то стало немного не по себе, пожал плечами.
— Схема простая. Якобы вы сами себя вызвали в приемное. Тихонько вернулись, выманили пациента, убили, вызвали охранника. И легли на койку больного. В ботинках…
Александра Павловича продолжал душить хохот. Получалось довольно ненатурально. Ни слова не говоря, Прятов выставил из-за письменного стола ногу, обутую в жесткий тапочек.
Ватников сокрушенно уставился на нее.
— Видите? — Прятов игриво покачал носком. — Я переобуваюсь на работе. Откуда взяться ботинкам?
Психиатр уныло кивнул.
Тапочек был совсем новый. Похоже было, что впервые надетый. Ватников скосил глаза в угол, где были свалены потрепанные, лохматые, уже не первый год отвратительные казенные тапки. Он крепко задумался. Нет, он не припоминал, чтобы элегантный Прятов когда-либо пользовался подобной обувью. Тогда Ватников напряг память.
— А давеча, — вымолвил он с виноватым звуком, не поддающимся описанию, — давеча ведь вы все-таки в ботиночках ходили…
Прятов вскинул руки, показывая, что сдается.
— Ваша взяла, — сказал он весело и вытянул худые запястья — будто бы для наручников. — Давеча, действительно, были ботинки. Не могу же я ходить в этом, — он дернул подбородком в направлении больничной обуви. — Я приносил сюда парадные ботинки, чистые. И в них переобувался. А сегодня с утра взял и купил тапочки. В переходе метро продавали…
— Вот так вот взяли и купили? — прищурился Ватников. — С чего бы это вдруг?
— Ну ясно, с чего. Чтобы последние подозрения рассеять.
Ватников улыбнулся шутке, но смешно ему не было.
— Иван Павлович, — Прятов перешел на тон укоризненный и просящий. — Вы же сами видите, что творится. Полная деградация. Заберите его от нас, а? Переведите куда-нибудь. Ведь он, не дай бог, зарежет кого-нибудь. Померещится убийца под одеялом, на соседней койке — и готово дело…
