В итоге, после первого тайма кабан безоговорочно выигрывал у сборной Греции с разгромным счетом 5:0. Но, своевременно взяв тайм-аут, охотники перестроились, и после перерыва парнокопытному ловкость помогала недолго. Уже вскоре Амфиарай попал вепрю стрелой в глаз, а Мелеагр воткнул ему копье в бок. Подбежавшие супермены принялись дружно месить упавшего хряка, чем и завершили его недолгую, но яркую жизнь.
Когда зверь затих, охотники, вместо того чтобы начать считать раны и товарищей, принялись делить шкуру убитого кабана. По установленной традиции трофеи принадлежали нанесшему первый смертельный удар Мелеагру, но он, желая подольститься к Аталанте, передал содранную шкуру девице со словами: «Ты первой пролила кровь чудовища!».
Такой расклад не устроил никого. Единодушно позорной была признана ситуация, когда охотились два десятка лучших мужей Греции, а все лавры достались какой-то девке! Громче всех возмущались дядья Мелеагра — делавшие бизнес на производстве ядовитых пластмасс Токсей и Плексипп. По их мнению, трофей, если от него отказывается Мелеагр, должен перейти к самым достойным среди присутствующих, то есть к ним, а не к какой-то тощей селедке.
Мелеагр с этими доводами не согласился и, чтобы не устраивать долгий диспут, не сходя с места, убил обоих родственников. Из-за этого разгорелась долгая родственная междоусобица, в ходе которой мама Мелеагра, очень огорчившаяся такому поступку сына, с расстройства кинула в огонь спасенную некогда головню.
После смерти Мелеагра на центральной площади Калидона был установлен памятник вспыльчивому зверобою работы скульптора Скопаса. Вид изваяния дошел до нас благодаря многочисленным гипсовым копиям, продававшимся потом в Греции в качестве накомодных украшений. Мелеагр изображен ваятелем только что вышедшим из ванной, перекинувшим через плечо махровое полотенце. Рядом с ним сидит голодного вида бультерьер, с интересом косящийся вверх на фиговый листок, а под левой рукой охотника лежит злополучная кабанья голова.
На самом же деле реликтовую шкуру под шумок все же умыкнула Аталанта, но счастья ей это не принесло. Папа Иас на радостях признал дочку и тут же. пока ее имя на слуху у всей страны, решил поудачней выдать замуж. Самой же Аталанте замуж совсем не хотелось. И даже не потому, что она испытывала какое-то предубеждение к институту брака, а исключительно из-за неблагоприятного прогноза, полученного ею некогда в Дельфах. Как-то она поинтересовалась у одного из жрецов, стоит ли ей выходить замуж, что вызвало у служителя культа внезапный приступ суеты.
— Зачем тебе замуж? — забегал он вокруг, всплескивая руками. — Не надо тебе замуж! Заходи вот ко мне в домик, сейчас мы без всякого…
Что именно предлагал жрец в качестве альтернативы, Аталанта не дослушала, ограничившись запоминанием лишь первой части ответа, которая ее вполне устроила. И, помня о прорицании, она попросила фатера предоставить ей право самостоятельно проводить кастинг. Кандидатам в мужья ставилось условие — обогнать Аталанту в беге на восемьсот метров. Правда, забеги проводились не совсем по классической формуле: первым стартовал соискатель супружеского звания, а за ним, с отставанием в десять секунд, с копьем наперевес, желающая взять самоотвод невеста. Если Аталанта догоняла соискателя, забег завершался досрочно, а для жениха заодно заканчивалась и жизнь.
Поскольку бегала девушка очень резво, то уйти от нее в этой гонке преследования не получалось ни у кого. Выход после консультации с Афродитой нашел юноша по имени Меланион. Он взял с собой на старт забега в виде противовеса копью три золотых яблока, заблаговременно полученных из спецфонда Афродиты.
Когда Аталанта на двухсотметровой отметке начала его настигать, он бросил первое яблоко, и преследовательница, как всякая женщина, остановилась, чтобы подобрать ценную побрякушку. Сброшенный на пятистах и семистах метрах остальной балласт принес Меланиону победу в забеге и титул законного мужа. Впрочем, вскоре все та же Афродита превратила супругов в львов для своей повозки. То ли спасибо они ей забыли сказать за яблоки, то ли жертву принесли слишком маленькую, но эта история, как и большинство остальных в греческой мифологии, кончилась плохо.
Шкура же Калидонского вепря в итоге была передана в один из храмов Афины, куда на нее заходил посмотреть перед отловом вепря Эриманфского Геракл. Эврисфей с Герой все же избрали этот бульдозер в свинячьей шкуре в качестве очередного поручения, а чтобы хоть как-то усложнить задачу, велели герою доставить зверя в Микены живьем. Но до кабана руки у героя дошли не сразу.
Путь Геракла пролегал мимо горы Фолои, названной так по имени проживавшего на этой возвышенности кентавра Фола. Вообще кентавры были, мягко говоря, весьма специфичными созданиями. Представляя собой своеобразный симбиоз человека и арабского скакуна, они обитали на лесистых склонах гор и славились на редкость грубыми нравами.
Но в вину им эту нравственную непритязательность не ставили, поскольку в леса их загнали олимпийские боги, сразу после свержения Кроноса попросившие неблагонадежных кентавров с обжитых феакийских полей. В изгнании же вынужденные переселенцы огрубели, как гусарский полк в провинции. Хотя и среди человеко-лошадиного племени оставались своего рода интеллигенты, одним из которых и был Фол. Случилось так, что у подножия Фолои Геракл убил разбойника по имени Савр, обратившегося к нему с просьбой: «Деньги, часы, драгоценности выкладывай, быстро!» Но, поскольку подобное обращение на дорогах в те времена было делом обычным, Геракл не расстроился, хотя и решил дальше в этот день не идти, а заглянуть в гости к Фолу, о котором слышал много хорошего.
Фол сидел возле входа в свою пещеру и задумчиво ел сырое мясо, не обращая никакого внимания на появившегося перед ним Геракла. Гость покашлял, надеясь привлечь рассеянный взгляд хозяина. Фол продолжал есть.
— А что, отец, — спросил Геракл, — невесты у вас на горе есть?
— Кому и кобыла невеста, — ответил кентавр, демонстрируя полное отсутствие желания ввязываться в разговор.
Смущенный таким нерадушным приемом Геракл потоптался возле входа. Но потом, видя, что попытка начать беседу издалека окончилась провалом, решительно перешел непосредственно к делу, уже без обиняков свернув на тему ужина.
— Вот что, дедушка, — Геракл сел рядом с кентавром, — неплохо бы вина выпить.
— Так угости, коли человек хороший, — все так же задумчиво ответил Фол.
Впрочем, законы гостеприимства распространялись в Элладе и на кентавров. Просто некоторым, чтобы вспомнить об этом, нужна была легкая встряска, которую Геракл Фолу незамедлительно и организовал. Хозяин оживился, забегал, развел перед пещерой костер и принялся жарить на нем мясо для гостя.
Через час собеседники, лежа рядом с пылающим костром и глядя на догорающий закат, благодушно рассуждали о женщинах, вине и спорте. Убедившись, что Фол вспомнил о правилах хорошего тона, Геракл осмелился еще раз намекнуть: мол, в такой чудный вечер нет ничего прекрасней, чем пропустить стаканчик-другой в хорошей компании под неторопливую беседу. Фол не оспаривал правильность этого тезиса, но туманно намекал о неких обстоятельствах, способных осложнить дело.
