Изрядно поплутав, Иван с Варварой все же разыскали текстильный ряд — здесь торговали тканями и готовой одеждой. По причине, понятной лишь ей одной, девушка отвергла пару ближайших лавок и вдруг без малейших колебаний нырнула в третью — точно такую же.
Иван сломался после пятнадцати минут пребывания в душном, заваленном товарами помещении. Пробормотав извинения, он выбрался наружу и решил пройтись до конца текстильного ряда в надежде разжиться свежими городскими новостями. Но не ступил он и десятка шагов, как будто из-под земли выскочили два зазывалы и, схватив мэтра за руки, стали тянуть его каждый в сторону своей лавки. Едва не расставшись с рукавами полосатого бухарского халата, Иван с трудом отвоевал свободу и поспешил обратно. Решив караулить Варвару, он пристроился у входа в помещение, будто сотрудник охранного агентства, который, в отличие от швейцара, дверь открывать не обязан, но зато и на чаевые рассчитывать не может.
Не прошло и двух часов, как девушка предстала перед ним, одетая в полном соответствии с последней стамбульской модой. На ней было просторное феридже из светлой мериносовой шерсти, напоминающее плащ с длинными рукавами и большим капюшоном квадратной формы, и, конечно же, вожделенный яшмак, заменивший душную паранджу. Купец, беспрестанно кланяясь, провожал девушку к выходу. Расстались они лучшими друзьями — ведь каждый был уверен, что во время яростного торга обвел другого вокруг пальца.
— Как бы нам не пришлось менять легенду, — пробормотал Иван, разглядывая преобразившуюся девушку. — Теперь ты скорее похожа на мою госпожу, чем на сестру.
Варя порозовела от удовольствия, приняв сказанное как комплимент.
Детективы вновь нырнули в бурлящий водоворот базара. Воспрянувшие после долгого поста люди смеялись и бранились, торговались и радовались друг другу — словом, вовсю вкушали счастье бытия. Детективы миновали кожевенный квартал, с трудом пересекли шерстобитный двор и углубились в царство посудных лавок. Чудом отмахавшись от покупки огромного кумгана (восточного кувшина с узким горлышком), Варя в изнеможении привалилась к палатке старьевщика:
— Боюсь, вместо сведений о жизни двора сиятельного Абдул-Надула мы натащим в машину времени глиняных горшков и медных черпаков. Может, лучше потолкаться в харчевне? Не узнаем ничего ценного, так хоть потратим деньги с пользой для организма!
Иван печально покачал головой:
— Мне кажется, женщинам все же не положено заходить в подобные места. Недаром чайханщик с таким осуждением смотрел в нашу сторону.
— Теперь ясно, почему паранджа не лучший наряд для чаепития, — мрачно вздохнула Варя. — А может, мне переодеться юношей?
— Нет! Ещё одной смены нарядов мне не пережить. Давай вернемся к дворцу. Может, удастся обнаружить дырку в заборе или на худой конец подкупить стражников…
Неожиданно над их головами что-то просвистело и мягко плюхнулось на землю. В ту же секунду из овощного ряда донесся грозный рев:
— Ах ты, нерадивый сын хромого ишака! Кого обмануть захотел! — яростно вопил пышнобородый господин в сбившейся набекрень чалме, расшвыривая в разные стороны аккуратно разложенные на прилавке овощи. — Верни мои деньги, или я позову стражников, и они пустят на колбасу твои зловонные кишки!
— Но я вложил все деньги в этот товар. — Несчастный торговец попытался улизнуть, но вокруг его лотка уже собралась толпа, привлеченная бесплатным зрелищем.
Холеный господин неожиданно схватился за сердце и, горько рыдая, осел на землю:
— Ты погубил меня, погубил! Где обещанные тобой экзотические, не виданные доселе плоды и фрукты? — причитал он, раскачиваясь из стороны в сторону. — Что я скажу султану, да продлит Аллах его дни? Он желает отведать чего-нибудь особенного, а я угощаю его лишь обещаниями! Терпение многомилостивого владыки не безгранично, и скоро душа его облачится в одежды ярости…
Иван встрепенулся, словно гончая, почуявшая добычу. Повинуясь внезапному порыву, он протиснулся сквозь толпу и остановился у прилавка, стараясь придать лицу непринужденное выражение:
— Видно, хороший у тебя товар, уважаемый, — вон сколько народу собралось. О, капустка белокочанная, морковочка нантская, свеколка позднеспелая… То, что нужно.
Пышнобородый господин замер на полувсхлипе.
— Так-так, — продолжал бормотать Иван, ни к кому конкретно не обращаясь. — Сейчас возьму капусты, нашинкую ее меленько, добавлю морковочки, посолю — и подгнет. А как даст она сок… — Иван напрягся, пытаясь припомнить, как его бабушка квасила на зиму капусту. — Витаминчики так и заскачут! — процитировал он ее любимую фразу.
Неожиданно мэтр почувствовал, что кто-то тянет его за полу халата.
— О мудрый бухарец! Сам Аллах направил тебя сюда, дабы спасти мою шею от топора. — Пышнобородый господин заискивающе заглядывал Ивану в глаза. — Что это ты шепчешь, о сельдерей моего сердца?
— Пытаюсь припомнить один старинный рецепт, — небрежно обронил Птенчиков и принялся с таинственным видом обнюхивать пучок какой-то травы.
— Ты сведущ в тайнах кулинарии?
— Разве главный повар эмира Бухарского может быть не сведущ в подобных делах? — заявил мэтр по неразрешимым вопросам, холодея от собственной наглости. Правду сказать, процесс приготовления пищи всегда вызывал в нем приступы священного ужаса.
— Ты служишь при дворе светлейшего эмира? — уточнил собеседник, с недоверием косясь на невзрачный наряд «главного повара».
— Не суди о человеке по одежке, — сурово изрек Иван. — Знай: я богат и уважаем. Но сейчас нахожусь в отпуске и путешествую с сестрой инкогнито.
Господин в покосившейся чалме оглянулся на скромно стоящую позади них Варвару. Видимо, ее нарядное феридже с изящными кистями по краю капюшона вызвало в нем больше доверия, чем замызганный халат Ивана, и он снова заискивающе улыбнулся:
— А что это за рецепт, о котором ты упомянул, о румяная корочка моей надежды?
— Старинный семейный рецепт. Достался мне по наследству от бабушки… в смысле, от дедушки, а я на старости лет передам его своим сыновьям и внукам. — Иван подхватил пару кочанов капусты, швырнул на прилавок горсть медяков и сделал вид, будто собирается уходить.
Тут господин в чалме отбросил всяческие сомнения и кинулся ему в ноги, тоскливо подвывая и пытаясь облобызать грязный халат:
— О услада моей селезенки! Ты видишь перед собой ашджи-баши, главного повара сиятельного султана. Две луны прошло с той поры, как я сменил блаженство сна на муки бессонницы. Наш юный повелитель, да продлит Аллах его дни, а тем паче — ночи, неожиданно впал в тоску и велел подданным непременно его удивить. Придворные поэты превзошли самих себя, пересказав свои творения задом наперед, придворные танцовщицы разучили в казармах янычар жаркий танец «гопак», жены и наложницы… ну, тут уж я не в курсе. Разумеется, как главный повар кухонь султана я поклялся потешить сиятельного господина неведомым доселе кушаньем. Но этот негодяй, — главный повар метнул испепеляющий взгляд в сторону торговца, который успел подобрать из лужи рассыпанную морковь и теперь прилаживал ее на солнышке для просушки, — этот обезьяноподобный отпрыск пьяного верблюда задумал обмануть меня, и шайтан украсил это дело в его мыслях. Пообещав привезти заморских деликатесов, он накупил на мои деньги обычных овощей. Только врожденная доброта мешает мне разбить на мелкие кусочки ту гнилую тыкву, которую он считает своей головой!
