По согбенным телам пробежала дрожь: ослушаться султана было невозможно, но Мекка находилась в стороне, противоположной балкону.
— Молиться, я сказал!
Народ неуверенно зашевелился. Кто-то поспешил развернуться вокруг своей оси, кто-то все еще опасался сменить ракурс, дабы не выразить своими ягодицами вынужденного непочтения сиятельному султану. Абдул-Надул фыркнул в кулак и принял поистине государственное решение:
— Советую проявить должное усердие в принесении покаяния и приятии обетов. Мне недосуг тут надзирать за вами, есть и другие дела, но помните: Аллах видит все. Искупительная молитва должна продолжаться вплоть до вечернего призыва муэдзинов. Если ваши души сумеют очиститься… Сейчас, минутку.
Он отложил рупор и повернулся к Птенчикову:
— Как вы планируете поступить с чудищем?
— Отправим его на историческую родину, — улыбнулся Иван.
— Вот и славненько. — Абдул-Надул снова взялся за усилитель: — Если ваше раскаяние будет искренним и сердца исполнятся благодатного трепета, Аллах явит нам свою милость. Страшное чудище уберется восвояси!
Дружный вздох всколыхнул небо над дворцом. Султан снова нахмурился:
— Но помните: если что, вернуть животинку будет не сложно. Кстати, не забудьте залатать пролом в фундаменте. Стоимость стройматериалов вычтем из жалованья янычар.
Он величественно взмахнул рукой, отвратил от подданных царственный взор и покинул балкон. Запуганный народ быстренько повернулся в сторону Мекки и начал старательно исполнять этико-мистические рекомендации султана.
— Пойдемте-ка в мою опочивальню, — кивнул Абдул-Надул товарищам. — Устал я, как собака!
Егор Гвидонов сочувственно хихикнул и, пользуясь отсутствием жены, продекламировал по радиосвязи бессмертные стихи Омара Хайяма:
Не так, как мы хотим, все движется кругом,
Так для чего ж пустым мы заняты трудом?
Мы каждый день грустим, — грустим из-за того,
Что поздно мы пришли, что рано мы уйдем.
— Да, пора уходить, — рассеянно кивнул Птенчиков, занятый своими мыслями.
— «Не так, как мы хотим…» — печально повторил реставратор начало строки.
— Поздно, рано… — проворчал султан. — Не вздумай грустить, отец. Ты молодец, что заскочил в Истанбул. — Он подмигнул Антипову.
— А вот мы и впрямь припозднились, — сокрушенно вздохнул Васька, вспоминая свою постаревшую маму. — Лучше было прилететь лет на двадцать пораньше.
— Тогда я стал бы младшим братом? — подозрительно нахмурился султан.
— Не переживай, светлейший, Василий на трон не претендует, — усмехнулся Птенчиков. — Его отец вообще в другой стране царствует.
— Аллах мудр! — просиял Абдул-Надул и дружески потрепал брата по плечу.
— Единственный из нас, кто ухитрился явиться вовремя, так это ты, грозный повелитель Истанбула, — улыбнулся Антипов своему сиятельному сыну. — Иначе бы мы с янычарами не справились. Кстати, почему ты так странно выглядишь? Как прошло путешествие?
— Ужасно! — содрогнулся Абдул-Надул, вспоминая пережитое. — Ты хоть знаешь, что умудрился отправить меня в тот самый день, когда второй из храмов Святой Софии был разрушен?
— Ну надо же! — расстроился Антипов. — Значит, тебе так и не удалось его посмотреть?
— Да меня чуть не убили! В городе творилось какое-то светопреставление. Я не совсем уловил, в чем там суть, но, по-моему, свара началась на ипподроме, где проходили гонки колесниц. Партия болельщиков, называющая себя «венеты» — голубые — что-то не поделила с партией «прасинов» — зеленых, но потом они почему-то объединились и пошли против самого императора Юстиниана. Чего хотели — не знаю, но они были очень агрессивны и постоянно вопили «Ника!».
— «Ника» — побеждай, — прошептал Птенчиков и обернулся к Антипову: — В какой год ты отправил своего сына?
— В пятьсот тридцать второй, — растерялся реставратор. - Я помню, что последняя София датируется пятьсот тридцать седьмым годом, а Абдул хотел увидеть ее предшественницу. Но для слишком дальнего перелета у машины могло не хватить мощности — аккумуляторы подсели. Я не захотел рисковать и определил дату прилета с разносом всего лишь в пять лет…
— Не захотел рисковать! — передразнил Птенчиков. — И отправил человека в самое пекло — во времена восстания «Ника»! Знаешь, сколько народу тогда погибло? Более тридцати пяти тысяч!
— Да, теперь я точно знаю, что азартные игры до добра не доводят, — благочестиво покивал султан.
— Да при чем здесь азартные игры? Это все политика…
— Политика — самая азартная игра на свете, — парировал Абдул-Надул. — Забыли люди Аллаха — или какому богу они молились в те времена? — оттого все и беды. Это мне один странник объяснил, который выдернул меня из мясорубки и помог вернуться домой. Улыбчивый такой, с большущей змеей, и все время вертится…
— Гуру!
— Дервиш! — одновременно воскликнули Птенчиков и Васька.
— Что он тебе говорил?
— Говорил? — Султан старательно наморщил лоб. — Да он в основном молчал. Но мне почему-то все стало ясно.
Снова заработала радиосвязь.
«Ну попрощались? — жизнерадостно хихикнул Гвидонов. — Меня тут уже начальство спрашивает, отчего никто не летит домой».
«Да-да, идем», — заторопился Птенчиков.
Васька крепко обнял своего взрослого брата:
— Хочешь, я оставлю тебе рупор? Для лучшего взаимопонимания с подчиненными.
— А что, давай! — обрадовался султан. — В хозяйстве пригодится.
Он перевел взгляд на Антипова:
— Отец, не беспокойся, миниатюру я закончу. А для расплаты с ростовщиком…
— С антикваром.
— Какая разница! Возьми этот бесценный меч. Им владел сам Мехмед Фатих — Завоеватель.
— Стоп, стоп! — вмешался Птенчиков. — Вывозить древние реликвии из прошлого категорически запрещено правилами Института. С Кунштейном мы и так разберемся.
— Ну как знаете, — пожал плечами султан и вновь обернулся к Ваське: — Мать береги. Скажи, в Истанбуле навсегда сохранится память о ней. Даже когда Аллах призовет меня пред свои светлые очи.
— Что ты имеешь в виду? — насторожился Птенчиков.
— Айя София, — торжественно пояснил султан. — Когда посреди бушующего Константинополя я увидел, что прежняя церковь Святой Софии разрушена, то сразу понял, что получил шанс увековечить имя матушки в самом величественном и прекрасном сооружении, какие существуют на земле.
— Я бы не стал высказываться по поводу собора так категорично, — пробормотал Антипов, которому больше нравилась готическая архитектура, но султан его не услышал:
— Рядом со мной оказался некий Анфимий из Тралл. Он очень переживал, наблюдая происходящее, но одновременно испытывал необычайный душевный подъем, так как надеялся, что именно ему император доверит восстановление храма. Так вот, я доказал этому замечательному человеку, что восстанавливать здание в прежнем виде не имеет смысла, и быстренько начертил, как должна выглядеть настоящая София.
