За эту секунду псевдогасконец успел обернуться и обозреть площадь перед монастырскими ступенями. Портос по-прежнему фехтовал с двумя гвардейцами, Атос уже успел избавиться от одного соперника, равно как и Арамис, чей оппонент растянулся на брусчатке. Поймав взгляд д'Артаньяна, изящный мушкетер отсалютовал ему взмахом шпаги и направился в сторону Портоса.
Воодушевленный его и своей победой разведчик тем не менее головы не потерял, хладнокровно встретив новый выпад де Жюссака. Старый Маркиз не зря потратил столько времени, вбивая в голову ученика нехитрую истину: бой выигрывает тот, кто в ходе его лучше и жестче контролирует и себя, и, стало быть, противника. Невзирая на удачное начало поединка, д'Артаньян ясно понимал, что это его первый реальный бой, а у его соперника — наверняка даже и не десятый. И если вначале, недооценив его, лейтенант допустил промах, то в дальнейшем на такое везение рассчитывать конечно же не стоит. Нет, по всему было видно, как подобрался, подтянулся, стал аккуратнее и расчетливее в движениях гвардеец, не горевший желанием разделить участь своего подчиненного, сраженного точным ударом псевдогасконца.
Ну а сам юноша хладнокровно и спокойно перебирал удар за ударом, связку за связкой, все активнее переходя от обороны к атаке, уже не просто отбиваясь от лейтенанта, но навязывая ему свой темп. Несмотря на отсутствие опыта, «багажа поединков», д'Артаньян сразу почувствовал, что ему достался соперник средней руки. Нет, безусловно, слабаком де Жюссак не был, но вместе с тем его фехтовальная техника не блистала филигранностью, а набор приемов и комбинаций, имевшихся у него в запасе, не отличался изобилием. Осознание этого лишь укрепило веру разведчика в свои силы и позволило спокойно довести поединок до логического конца.
В принципе он мог бы элементарно подловить лейтенанта на ошибке следом за его подчиненным и завершить поединок простым, незамысловатым ударом, коего тот в общем-то и заслуживал. Однако д'Артаньян, поняв, что соперник находится в полной его власти, решил поставить красивую точку, сделав финал схватки ярким, запоминающимся. Поразмыслив, он остановился на обожаемом Старым Маркизом «солнечном ударе». Солнце светило вовсю, и соперники располагались к нему боком, не позволяя светилу принять сторону одного из них. Пару раз де Жюссак пытался развернуть своего молодого оппонента так, чтобы солнечный свет ослепил его, однако псевдогасконец раз за разом срывал эти планы, прекрасно зная, сколь плачевными могут быть последствия. Теперь же он сам решил воспользоваться этим маневром, проверив заодно, сколь эффективным в реальном бою окажется прием, многократно опробованный во время учебно-тренировочных схваток. Правда, провести его требовалось на более высоком уровне, принимая во внимание класс соперника. Мысленно просчитав последовательность действий и привязав эти действия к местности, то бишь к площади перед монастырем, д'Артаньян стремительно атаковал лейтенанта, дождался контратаки и, приняв шпагу оппонента на свой кинжал, позволил выбить его из руки, а сам отшатнулся и, оступившись якобы, спиной вперед ушел под солнце! В это мгновение его соперник оказался перед выбором: развивать успех, пусть для этого и требовалось развернуться к светилу лицом, или же не делать этого, попытаться обойти гасконца с фланга, понимая, что он тем временем наверняка успеет оправиться от неожиданности и выровняться. Де Жюссак выбрал первое, проворно ринувшись следом за неприятелем и сделав мощнейший выпад на добивание. Однако неприятель неожиданно быстро обрел почву под ногами и отбил удар лейтенанта, а потом…
Нет, что было потом, де Жюссак уже видеть не мог. Яркие солнечные лучи ослепили его на мгновение, и лейтенант лишь нелепо взмахнул шпагой в отчаянной попытке прикрыться, а когда вновь обрел возможность различать окружающее, то увидел гасконца, почти распластавшегося по земле в длиннющем, запредельно длинном выпаде, отбить который де Жюссак не мог уже никаким чудом. Яростная вспышка боли, полыхнувшая в груди справа, вновь ослепила его, и гвардеец, хрипло вскрикнув, взмахнул руками, выронив шпагу с кинжалом, не видя ничего, кроме ослепительных кругов перед глазами, сделал три шага назад и, ударившись о стену монастырской ограды, съехал по ней вниз, оставляя красный след на серой вековой каменной кладке…
А шевалье д'Артаньян, донельзя более довольный первым своим поединком, выпрямился, отсалютовал побежденному противнику, и едва только надумал поднять свой кинжал, как вдруг услыхал аплодисменты. Резко обернувшись, он увидел Атоса, Портоса и Арамиса, рукоплескавших его победе.
Бой закончился, ибо соперники мушкетеров были уже повержены. Арамис, пришедший на помощь Портосу, помог ему разделаться с двумя гвардейцами, а Атос безо всякой помощи поставил крест на трех своих оппонентах, причем последний из них, оставшись в одиночестве, предпочел сдаться на милость победителя, не испытывая более судьбу. Теперь он вместе с двумя своими товарищами оказывал помощь тяжелораненым. Окинув быстрым взглядом поле боя, псевдогасконец сделал себе комплимент, поняв, что поступил правильно, не убив ни де Жюссака, ни другого гвардейца. Вообще-то такая мысль посещала его, и д'Артаньян полагал, что можно было бы попытаться припугнуть мушкетеров, продемонстрировав, с кем они связались. Однако уже по ходу боя разведчик решил проявить сдержанность, не ознаменовывая свое появление в Париже целой россыпью трупов. В конце концов, для начала неплохо бы разобраться, что тут к чему и стоит ли так вот легко и непринужденно отправлять на тот свет всех, с кем ты не поладил. Судя по всему, не стоит, ибо сами мушкетеры этого делать не стали: из восьми гвардейцев, вступивших в бой, убитыми оказались только двое. Пятеро были ранены, и один просто отдал шпагу Атосу, признав себя побежденным.
Мушкетеры уже зачехлили свои шпаги и успели полюбоваться финалом поединка д'Артаньяна и де Жюссака. На чьей стороне находились их симпатии, сомнений не было! Сообразив, что нужно ловить момент, разведчик подобрал-таки свой кинжал, вложил его в ножны, равно как и шпагу, и, приняв позу, исполненную благородства и решимости, сказал:
— Господа! Теперь, когда мы уладили вашу небольшую проблему с этими мсье, не угодно ли вам вернуться к нашим делам?
— К нашим делам? — переспросил Атос. — То есть вам, сударь, угодно возобновить нашу дуэль?
— Как вы уже успели заметить, господа, — д'Артаньян сделал широкий жест в сторону поверженного лейтенанта, — я не привык отказывать в сатисфакции всем, кто имеет ко мне те или иные претензии!
— Отлично сказано, черт возьми! — воскликнул Портос.
— Да, — согласился Атос. — Сказано человеком воистину благородным, привыкшим сверять каждый удар своего сердца с велениями долга и чести! Однако, сударь…
Он посмотрел на своих товарищей и вновь обратил взор на псевдогасконца. Три мушкетера стояли рядом подле ступеней монастыря, разведчик, положивший ладонь на эфес Прасковьи, — в двух шагах напротив них. Уцелевшие в схватке гвардейцы перетащили своих товарищей к монастырской ограде и отправились на поиски транспорта, пригодного для перевозки раненых в казарму или же лазарет. Убитых оставили лежать посреди площади, благо их путь был гораздо короче — всего-то до ворот монастырской церквушки, откуда им предстояло переместиться прямиком на кладбище, к месту своего окончательного упокоения. Цветочные же торговки, наезд на которых и послужил отправной точкой поединка, боязливо выглядывали из калитки скверика, в котором они схоронились во время схватки, дабы не угодить под удар разгоряченного клинка.
