— Ага, — чистосердечно промолвил я. — Старый, толстый и кошмарно ленивый пес. Если бы ты его увидел, то непременно принял бы за жутко уродливого демона.
— А родители, братья, сестры, жена? — не удовлетворился он моим ответом.
— Не-а, — небрежно помотал я головой.
— Почему? — удивился он.
— А на фига?
Сефер помолчал и продолжил приставания:
— Зачем тебе тогда деньги, ради которых ты обманываешь людей?
Из положения сидя я перешел в полулежание и, глядя в чистое небо, ответил:
— Чтобы утолить свое тщеславие. Кстати, не в меру большое… Расскажи лучше о своей семье, — сменил я тему, не желая объяснять, что такое «тщеславие». — У тебя она, должно быть, большая?
— Не очень, — усмехнулся Сефер. — Отец, мама, три сестры и брат. Я старший, — горделиво произнес он. — Как раз к ним шел, когда встретил тебя.
— Значит, из-за меня ты не попал домой и вынужден шляться неизвестно где?
— Если бы я тебя не встретил, то мог бы уже сгнить в армии Хира.
— А мог бы и не попасть в нее, — пробормотал я себе под нос, а громче добавил: — Жена-то или девушка есть?
— Невеста… — Голос его дрогнул.
Судя по дрогнувшему голосу, его лицо покраснело.
— Как только смогу заплатить налог, сразу женюсь.
— Какой налог? — не понял я.
— Такой. Кто его заплатит, имеет право содержать семью. Остальные не достойны продолжения рода.
— Большой налог? — спросил я, несколько удивленный их порядками.
— Кто хочет, — уклонился от прямого ответа Сефер, — тот найдет средства. У меня уже половина есть.
— Круто у вас, однако, — оценил я. — Не боишься шляться со мной? Ведь можешь и не вернуться!
— Нет! — весело засмеялся он. — Знаю, что вернусь… Понимаешь, я бы почувствовал, если бы мне не суждено было встретиться со своими. А я уверен, что приду домой и женюсь…
Покинув ступеньку, я подошел к костру, улегся, положив под голову седло, и принялся смотреть на уже появившиеся звезды.
Холодное, никак не согреваемое моим телом железо… Раскинутые руки болели, не удавалось даже пошевелить ими… Только шея немного двигалась…
Все, что мне удалось рассмотреть, — чем-то знакомая просторная комната, выложенная светящимся мрамором, на котором пульсировали непонятные символы, и пронзительно голубая вода вокруг.
Из черной дыры вышел лысый пикт в ослепительно белой маске и в короткой кожаной юбке… Я не мог отделаться от мысли, что знаю его, — вот только откуда?.. Он встал на колени перед водной гладью, достал широкий каменный нож и провел им по своей трехпалой руке. Черная кровь медленно наполнила его ладонь и одной огромной каплей тяжело упала в воду. Удар прозвучал как резкий щелчок хлыста. Пикт склонился и запел на незнакомом свистящем языке. Каждый звук вызывал непреодолимое отвращение.
Вода быстро темнела. От нее потянуло холодом. Поверхность ее заволновалась, постепенно движение усиливалось. Скоро крутые волны окатывали зал. Брызги летели в меня крошками льда.
И вдруг из воды показались белые щупальца.
— Дагон! Дагон! — прокричал стоявший на коленях пикт.
Щупальца коснулись меня…
— Сефер, мать твою так! — проорал я, откашливаясь от залившей нос и горло холодной воды, на склонившегося надо мной Сефера, державшего в руках перевернутую флягу. — Ты какого хрена творишь?! Утопить меня решил?
— Просто разбудил тебя, — спокойно объяснил он.
— Зачем?! Сейчас же ночь, идти еще рано!
Сефер отошел к костру, протянул над ним руки и сообщил:
— Ты каждую ночь говоришь на странном языке. Я уже привык к этому. Но сегодня ты призывал, — его лицо скривилось от ненависти, и он с отвращением плюнул в огонь, — Дагона. Я не мог этого вытерпеть!
— Какого еще бурбона? — проворчал я. — Мне и слово-то такое неизвестно!
— Дагон… — Имя Сеферу далось с трудом. — Это… это… — Он защелкал пальцами, не зная, как объяснить.
— Порождение ада? — подсказал я.
— Нет! — воскликнул он. — Дагон старше ада. Ад не мог его породить — он не настолько страшен, как Дагон.
— Давай подробнее, — потребовал я. — Все равно разбудил.
Сефер замолчал, глядя в огонь, потом спросил:
— Что тебе снилось?
Я попытался вспомнить:
— Какая-то вода… И это… — У меня никак не получалось объединить осколки сна в единое целое. — Нет, не помню… Я вообще никогда не запоминаю сны целиком. Только обрывки… Ты будешь рассказывать или мне подвесить тебя над огнем за большие пальцы ног?
Он еще помолчал, потом все-таки разродился:
— Дагон был раньше многих богов, чьи имена уже никто и не помнит. Не бог, не демон, он не строил мир — лишь пожирал души живых, становясь сильнее и сильнее, пока не сделался равным по силе богам…
Я знаю о мирах, которые были до того, как пришли люди. Существовал мир, построенный из стали и стекла. Там башни огромных городов уходили в небо, покуда хватало глаз, и терялись в вышине. Его населяли схожие с нами люди, но намного прекраснее. Они были горды, злы и отвергали богов, рассчитывая лишь на разум, глубину которого никому не постичь… Дагон вышел из глубин океана и поглотил их, не пощадив никого.
Другой мир — каменный — сплошь состоял из гор. И жили в нем огромные странные существа, похожие на горы. Они были мудры и не причиняли никому вреда. Долгие жизни свои они посвящали раздумьям и неторопливым беседам, постигая смысл бытия… Но вышел из океана Дагон — и их не стало.
Были миры гигантских мудрых птиц, миры странных существ, описать которые я не сумею… Всех поглотил Дагон.
Боги бесконечно терпели его бесчинства, но не выдержали и они. Была война, в которой погибло множество из них. Все же Иштар смогла похоронить Дагона в глубинах океана, запечатав его гробницу… И вот теперь Дагон просыпается!
Сефер замолчал, погрузившись в раздумья. Я пошевелил веткой угли и поинтересовался:
— Откуда ты все это взял?
— Деревья рассказали мне, — пожал он плечами. — Они все помнят.
— Хорошие, наверное, были деревья, — задумчиво произнес я. — Не доводилось с такими разговаривать. И других миров я не видел. А вот обезьяну в перьях представить — это мне запросто.
— Чего? — переспросил Сефер.
— Того, — проворчал я, ложась на землю. — Спать давай. До утра еще далеко. Обольешь еще раз — отрежу ноги.
— Почему ноги?
— Потому что я извращенец, Сефер. Спи.
Утро началось стандартно. Проснулся обессиленным: жутко болела голова, и боль вызывала ненависть к окружающему миру. Мрачно жуя ненавистное копченое мясо, я смотрел на остатки несчастного зайца в языках пламени и почти завидовал его судьбе.
