Бегали они, как сказал бы Кириллов, очень херово: полкилометра до опушки не осилил практически никто – ученики Самира, подбадривая себя радостными воплями, гонялись за ними по всей долине и радостно рубили их так, как подсказывала им их бурная фантазия…
– Дети! – хмыкнул Сема, добивая магазин автомата патронами. – Надо же, резвятся!
– Да пусть! – ухмыльнулся Гарик. – Все равно нельзя дать никому уйти…
Следующие дни прошли без эксцессов – заброшенные тропы, ведущие параллельно основному тракту, были практически свободны, и если не считать того, что встречные-поперечные путники, натыкаясь взглядами на черные физиономии Семы и Гарика, все как один бормотали себе под нос: «Демоны!», то все шло как надо… А когда на горизонте показалось море, а значит, до Эразма осталось меньше дня пути, нас догнал небольшой – три десятка конных монахов – отряд, посланный кем-то из наместников Императора вдогонку за этими самыми демонами…
Уйти не удалось никому, но задуматься пришлось: невиданные на Элионе темнокожие люди оставляли за нами слишком заметный след. Поэтому, остановившись на берегу моря невдалеке от Эразма, мы посоветовались и решили сделать небольшой привал до тех пор, пока Дед, Каменный Цветок и трое молодых воинов не захватят и не подгонят сюда какой-нибудь подходящий корабль…
Ждать пришлось почти двое суток: как оказалось, в когда-то огромном порту одного из самых богатых торговых городов побережья не было ни одного корабля! Ветхие рыбацкие лодки, изредка выходящие в море на промысел, не смогли бы взять на борт даже половину отряда, не говоря уже о том, чтобы куда-то плыть, поэтому им пришлось ночевать в ближайшем портовом постоялом дворе, ожидая прибытия хоть какой плавучей калоши…
Сам захват корабля, судя по восторженным рассказам Лерика – самого младшего из троицы воспитанников Самира, шустрого пацана лет пятнадцати, – прошел буднично и легко: отправленная в увольнение команда напилась вусмерть в ближайшей таверне и не заметила, как навестившая хозяина и пьющего вместе с ним боцмана наша «группа захвата» убедила их поднять паруса и выйти в открытое море… Кстати, четверо из оставшихся на вахте матросов довольно неуверенно справлялись с такелажем, и поэтому все шесть дней плавания нам всем пришлось осваивать нелегкое ремесло моремана… За исключением Мериона, опять замученного морской болезнью…
Глава 53
…Я стояла на песке арены, под взглядами беснующейся от восторга толпы, и чувствовала, что плачу! Первый раз за годы, проведенные в Палестре! Плачу и не могу остановиться! Слезы, стекая по щекам, капали на мою обнаженную грудь и, смешиваясь с кровью, которой, как мне казалось, я была заляпана с ног до головы, капали на влажный от крови и прошедшего дождя песок. Нет, мне не было больно: кроме двух небольших царапин на предплечьях, что, по меркам Амфитеатра, было просто прекрасно, меня ни разу не зацепили. Обидно было от осознания того факта, что ровно через месяц закончится моя жизнь – пусть совершенно пустая, никчемная, никому, кроме праздной публики, не интересная, но все-таки Жизнь! Последнее оставшееся Превозношение должно было поставить точку в моем существовании: становиться наложницей Императора я как-то не собиралась, погибать на арене – тоже… А других вариантов у меня, к сожалению, не было… А предпоследний шанс погибнуть с мечом в руке я только что упустила! В общем, причина для того, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке, у меня была…
…Стражи у решетки Алых ворот арены оказалось на удивление много: кроме моих бессменных «телохранителей», возле стен коридора отиралось еще полтора десятка воинов в полном вооружении. На мой удивленный взгляд распорядитель Хлорт полушепотом объяснил, что тех воительниц, кто заслужил право на Последний бой, охраняют как зеницу ока, так как именно на них заключаются самые безумные ставки, именно их пытаются всячески подкупить или травмировать заинтересованные в их проигрыше или победе игроки, и именно за этот месяц большинство претенденток делает кучу глупостей. Типа попыток самоубийства или побега. В общем, стоило мне сдать оружие и сделать первые шаги по коридору, как толпа здоровенных потных мужиков одновременно тронулась с места, и я, со всех сторон окруженная их массивными мускулистыми телами, почувствовала себя в западне…
Следующие несколько дней я медленно сползала в пучину безумия: не вставая со своего ложа, я отказывалась от еды, не ходила в зал и практически не шевелилась – мне вдруг страшно расхотелось жить. Однако день на четвертый моя депрессия закончилась самым неожиданным образом: ко мне в камеру подселили соседку. Вернее, соседа – маленького, чуть выше колена, щенка, судя по лапам и повадкам, способного вырасти в здоровенного бойцового пса… Не реагировать на его голодное рычание я не смогла и вскоре с умилением скармливала ему все, что приносили мне в келью… Щенок начал ощутимо толстеть, и мне пришлось заставлять его двигаться. Сначала по келье, а потом и по коридору. Маленький комок мышц рос не по дням, а по часам, ощутимо прибавляя в весе и становясь все независимее и злее. Игра с ним теперь занимала добрые две трети светового дня: клацанье зубов и злобное рычание неожиданно растопили лед в моей душе, и я начала снова строить планы побега… Правда, теперь в них появился новый участник – щенок по кличке Зубастик. Или, если официально и по-взрослому, Зуб. И хотя планы никак не желали превращаться в что-нибудь более-менее реальное, я начала тренироваться, чтобы быть в форме и суметь среагировать на любую представившуюся возможность…
Зубастик постепенно становился все более любопытен: пока я в поте лица работала мечами, он грыз ненавистную куклу, на которой я обычно отрабатывала связки для боя без оружия – что-то в ней ему безумно не нравилось, и гора обгрызенных им опилок становилась все выше и выше. Такой же нелюбовью пользовалась у него метла, которой слуги обычно подметали пол после тренировок: в среднем раз в два дня им приходилось приносить новую, так как сточенное до предела древко переламывалось при малейшем усилии… Еще одним раздражающим его фактором была моя охрана – видимо, чувствуя мое к ним отношение, он всячески выказывал им свое пренебрежение: то писал караульным на ноги, то с рычанием вгрызался им в икры, не защищенные броней, то тырил у них прислоненное к стене древковое оружие – по ночам некоторые из них сдуру пытались немного подремать, и грохот падающей алебарды приводил меня в отличное расположение духа…
А недели за полторы маленький непоседа в первый раз в своей жизни совершил героический поступок. Услышав, как чем-то раздраженный Хлорт повысил на меня голос, щенок без всякого предупреждения вцепился сидящему на кровати распорядителю куда-то во внутреннюю поверхность бедра, в опасной близости от гениталий, и, если бы не моя помощь, был бы заколот им на месте: взвывший от дикой боли мужчина сразу же схватился за кинжал… Давясь от хохота, я придержала занесенное оружие и, легонько почесав псенка за ушами, попросила его отпустить «невкусного и немытого» Хлорта, на что последний, кстати, здорово обиделся. Зубастик нехотя разжал челюсти и, гордо подняв куцый обрубок хвоста, царственно принял наградной кусочек мяса… С этих пор Хлорт предпочитал вызывать меня к себе, причем категорически запрещал брать с собой собаку.
