…На смотровой площадке творилось что-то страшное: обезумевшие от потери предводителей Твари лезли вверх сплошной стеной; их не пугали ни выстрелы, ни взрывы гранат, ни удары прикладами, которыми ребята сбрасывали вниз особо прыгучих гадов; казалось, что еще немного, – и живое цунами перельется через жалкую четырехметровую стену и смоет всех нас к этой самой матери!
– Валим! – рявкнул я заигравшимся в войнушку ребятам и кинулся было в сторону трещины. Увы, пути туда уже не было: и там, и с другой стороны мавзолея уже кипело ощетинившееся черными клинками безумное живое море!
– Бля!!! – завопил удержавшийся на самом краю Гарик. – Ох…еть!!!
– Гранаты!!! Кидайте быстрее гранаты! – завопил откуда-то сзади изредка стреляющий вниз Сема. – Ку-у-уда?! – практически взвизгнул он, глядя, как мы, не думая, выдергиваем кольца и замахиваемся… – Мне кидайте! У меня есть идея!!!
Судорожно вталкивая кольца обратно, мы чуть было не прозевали момент, когда со смотровой площадки к нам на крышу все-таки взобрались несколько особенно ретивых гадов – пришлось побросать так и не разряженные гранаты в особенно большие скопления врага и вплотную заняться теми, кто атаковал Сему. Вернее, атаковал один я – толку от Гарика в бою на мечах было немного. Собственно, как и от Семы. Дорубив последнего, я бросил взгляд на Ремезова, валяющегося среди груды порубленных мною тел, и не на шутку перепугался – капитан не шевелился…
– Да жив он, жив! – заметив мой испуганный взгляд, устало скривился Гарик. – Отдыхает!
– Гранаты дайте, придурки! Все, что остались! – прохрипел приподнявший голову Сема. – Быстрее! Пока я еще могу двигаться!
Вырвав из разгрузки последние две оставшиеся у меня «лимонки», я протянул их капитану и тут же о нем забыл: снизу снова полезли Твари, и мне было не до самых спасительных идей. Надо было выживать сейчас. Сию минуту! Летая по краю каменной плиты, я щедро развешивал рубящие и колющие удары, стараясь тратить как можно меньше сил и экономить дыхание: смены у меня, как ни обидно, не было… А потом справа глухо ухнуло, и меня сбило с ног: падая на бок, я в каком-то оцепенении наблюдал, как огромный кусок скалы медленно-медленно откалывается от монолитной стены и, ускоряясь, рушится прямо поперек водного потока, низвергающегося из озера в узкое, похожее на каменный колодец, ущелье…
– Атас, братва! – завопил Сема. – Получилось! Сейчас тут такое начнется!
– Вода начала прибывать! – Гарик, истративший все патроны, опустил руку с зажатым в ней ножом и, еще раз оглядевшись по сторонам, довольно ухмыльнулся: – Минут через пять этих гадов смоет с тропы, еще минут через семь вода поднимется до первого уровня мавзолея, и тут Тварям придется выбирать – то ли умереть тут, то ли валить наверх, в долину!
Собственно, так оно и вышло: минут через десять, еще более уставшие от последнего, самого отчаянного натиска врага, я и Гарик, наскоро перевязав Семе колотые раны на бедре, обоих предплечьях и груди, аккуратно стащили его на смотровую площадку, к тому времени уже оставленную, видимо, не умеющим плавать врагом, и вынесли на пандус, под которым уже клокотала свивающаяся в водовороты вода…
– Я доплыву! – глядя на то, как я пытаюсь закрепить на себе еще четыре подобранных на площадке черных клинка, буркнул бледный как полотно Ремезов. – Вода мне как родной дом!
Я попытался было возразить, но он вдруг оттолкнулся рукой от настила и ухнул в воду… За ним туда же метнулся и Гарик, так что, оглянувшись вокруг еще раз, я со вздохом облегчения разогнался по эстакаде уходящего под воду мавзолея и ласточкой ушел в водоворот…
Плыть до на треть покрытого водой входа в пещеру оказалось неожиданно тяжело: нагруженный трофейными мечами, уставший как собака, в тяжелой самой по себе кольчуге, я барахтался в водоворотах, как слепой котенок, и, если бы не помощь вернувшегося за мной Гарибальди, боюсь, я бы не доплыл… А так, опираясь на его плечи, мокрый и дрожащий от холода и усталости, я кое-как выбрался на камень у входа в пещеру и, бросив прощальный взгляд на чужой, такой враждебный людям мир, вслед за идущим последним перевязанным с ног до головы Нейлоном скрылся во тьме прохода, ведущего к Вратам на Элион…
На нашей стороне шел дождь: облака, собиравшиеся над ущельем Последней Тропы все утро, наконец пролились дождем… Глядя, как смешивается низвергающаяся с небес влага со струями, вытекающими из все еще работающих Врат, я устало дотелепался до ближайшего поворота тропы и повалился на мокрые камни: хотелось краем глаза увидеть завершающий аккорд многовекового противостояния миров. Чувствуя, как суетится вокруг меня сестричка, я не находил в себе силы отвлечься от Врат: оттуда вот-вот долен был появиться Гарик с тройкой Боно… Наконец из черного провала в скале появились все четыре тени, бегом пронеслись мимо меня и, остановившись рядом со мной, замерли…
Взрыв двух МОНок и четырех РГДшек, аккуратно уложенных в найденную в пещере глубокую трещину, прозвучал неожиданно глухо. О том, что проход между мирами уничтожен, ничего не напоминало. Разве что посеченная вылетевшими из Врат каменными осколками противоположная стена ущелья да промытая водой инопланетного озера Последняя Тропа… Дождавшись, пока Лех, по приказу Мериона попытавшийся добраться до берега озера, вернется ни с чем, я откинул голову на колени сидящей за мной Беаты и провалился в черное, полное еще живых и пытающихся взобраться на мавзолей Тварей…
Я проснулся от плача. Вернее, от тихого, на грани слышимости всхлипывания… Приоткрыв глаза, я оглянулся – в полумраке наступающего вечера ущелье казалось полем битвы после боя – лежащие без движения спящие тела напоминали трупы… Вспомнив, что Приход Тьмы уже позади, я непонимающе принялся искать источник странных звуков и, приподнявшись на локте, нашел: растирая окровавленным, изорванным в хлам рукавом стекающие по лицу слезы, плакал Ургал! Удивленно проследив за направлением его взгляда, я оцепенел: метрах в десяти от меня, рядом с дремлющим Учителем лежало изрубленное до неузнаваемости тело Самира Каменного Цветка! Как я оказался рядом, я не понял, да, собственно, и не пытался понять: человек, переживший прошлый Приход, самый близкий друг и соратник Учителя, воин, сумевший сохранить и приумножить традиции Обители, лежал бездыханным у моих ног! Присев на корточки, я коснулся ладонью правой руки груди великого воина, отдавая ему честь, и, сжав до хруста зубы, посмотрел на Мериона…
Темный, мрачный взгляд исподлобья и шепот его губ слились в черную вспышку понимания.
…Уйдет во мглу тот, кто был рядом. Малой кровью последний шаг закроет Злу, падет, оплаканный Любовью…
Глава 61
Над Лысой горой стояла мертвая тишина, лишь изредка прерываемая плачем грудничков или криками расшалившейся ребятни, впрочем, быстро прерываемыми затрещинами нерасположенных к веселью матерей…
…На душе было паскудно: сидеть на краю Трубы и вглядываться в даль, зная, что где-то там, в мешанине леса и скал, Олежка бьется насмерть с какими-то жуткими Тварями, было просто невыносимо. Медин, мечущаяся от меня к небольшой выемке, ограничивающей Трубу с противоположной от меня стороны, тоже не находила себе места: в отличие от Коренева, ее супруг, Боно, был уже в том возрасте, когда каждая небольшая схватка могла оказаться последней. Кроме того, как она мне сказала, прошлый Приход Тьмы он вообще пережил с трудом – несмотря на все старания целительницы, его левая рука, почти перерубленная какой-то Тварью, так полностью и не восстановилась. Поэтому, по ее мнению, толку от него в этом походе не могло быть никакого… Леура, мать Леха и жена Ройнара, отправившая обоих мужиков на верную, по ее мнению, смерть, сидела поодаль от нас, под здоровенным кривым деревом, чем-то напоминающим наши московские тополя, и молчала. А по ее лицу непрерывно текли слезы… Ее пятилетняя дочка, устав теребить не обращающую на нее никакого внимания мать, давно спала, свернувшись калачиком рядом с ней, что-то бормоча в своем детском, счастливом и беспечном сне…
