— Товарищ майор! — покаянно взвыл Керсов. — Ауриньш не виноват, это я его научил!..
— Знаю, знаю, — кивнул майор. — Не вы один, весь взвод старался. Лингвисты, что уж там говорить… Теперь вот стойте, и не мешайте, как закончит — мне доложите. И не дай бог, кто-то помогать ему сунется — вылетят оба из училища за нарушение дисциплины. Вопросы?
— Нет вопросов, — уныло потупились парни.
— Отлично, — кивнул майор и зашагал к следующей пятерке, ждущей своей очереди.
А Маргус тем временем долбил землю, как полковая землеройная машина. Серый грунт, схваченный ноябрьской стужей до бетонной твердости, звенел и отлетал мелким крошевом. Курсанты топтались у края углубляющегося окопа и чувствовали себя гадами-эсэсовцами, стоящими у могилы, которую копает себе герой-партизан.
— Марик, — не выдержал Керсов. — Ты не зае… блин, не устал, а?
— Нет, — донеслось из окопа, — нормально.
— Д-да, — поскреб затылок Цунь, — такого парня так просто не за… Гм! Он сам кого хочешь… Ну, вы поняли, короче…
Норматив на отрытие окопа — один человеко-час. Маргус перекрыл его втрое. И это при мерзлом грунте. Одной лопаткой, без лома и кирки.
— М-да, — вздохнул майор, любуясь его работой. — Прямо как на чертежике, один к одному: и ступенечка, и нишечка… И брустверок дерном выложен… Просто язык не поворачивается приказать такую красоту засыпать. Ладно, пусть останется. Как учебное пособие…
И только тогда курсанты поняли, откуда взялись поросшие жухлой травой, похожие на могилки холмики, во множестве теснящиеся на подрывном поле…
Глава 7. Склеп и Веселый Роджер
Если быть откровенным, то главная цель любых учений (для нормального командира) — это сохранить личный состав, вооружение и технику, а также прочее имущество. Разумеется, в официальных документах цели учений указываются другие, деловито-патетические: научить, дать практику, тренировать, испытать, прививать и т п. Но на самом деле с командира никогда не спрашивают, если он в ходе учений кого-то там недоучил или недотренировал. А вот за потерянный раздолбаем-курсантиком штык-нож задерут командира, как сидорову козу, и без лишних эмоций вычтут стоимость этого самого ножа (в десятикратном размере, между прочим) из тощенькой командирской зарплаты. И это — самый безобидный вариант. Если же этот пресловутый раздолбай-курсантик посеет автомат или (страшно подумать) секретный пистолет с глушителем, или просто-напросто сам обморозится, провалится под лед, попадет под машину, отравится деревенской самогонкой — и еще черт знает, на что только не способен курсант, — то в лучшем случае командир может ставить крест на карьере и становиться тихим пьяницей. А в худшем — если нет папы-генерала — должен срочно изучать уголовно-процессуальный кодекс и заводить знакомство с хорошим адвокатом, что для обычного командира дело совсем незнакомое.
Но ни о чем этом курсанты, разумеется, не догадывались, и к первым своим учениям готовились с невиданным энтузиазмом. Штопали потрепанные рюкзаки, доставали из загашников припасенные всеми правдами и неправдами холостые патроны и взрывпакеты и на последние копейки закупали фотопленку. Разумеется, о выполнении задания никто толком и не думал — было совершенно ясно, что задание выполнят все — спорили только о том, кто это сделает первым. И в самом деле: чего сложного-то? Десантироваться. Ну и чего такого? Уже по четыре прыжка имеем, и ночной в том числе. Собраться на площадке приземления, выйти к району разведки. Пятнадцать километров — ха, семечки. До 7.00 установить наличие в районе разведки стартовой батареи оперативно-технических ракет «Першинг», определить координаты, передать в Центр. В дальнейшем — быть в готовности к проведению налета на выявленный объект поиска. Подумаешь, бином Ньютона. Да чтоб мы — да такую ерунду не сделали? Да нас только выпусти! Курсанты охвачены нетерпеливым азартом и досадливо косятся на командира группы — старшекурсника, озабоченно скребущего череп над картой-«соткой», и в десятый раз проверяющего их лыжные крепления.
По Инструкции каждая группа доставляется на аэродром отдельным автомобилем. Но это — в боевой обстановке, в условиях строгой секретности. А в обычной жизни — попроще: под брезентовый тент «Газона» нормально впихивается весь курсантский взвод, все четыре группы, с рюкзаками, оружием, рациями и остальной экипировкой. Хорошо еще, лыжи едут отдельно — вместе с парашютами, упакованные в парашютно-десантную тару. Но и без них в кузове «Газона» не то что повернуться — пукнуть тесно. Остается кряхтеть, вполголоса проклинать гада, не желающего убирать свой долбанный гранатомет с твоей башки и утешаться мудрой солдатской поговоркой: «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти». Когда на аэродроме курсанты вылезают из кузова, ни одного фокусника, вынимающего кроликов из цилиндра, вы поблизости не найдете — они там не появляются, дабы не позориться и не умереть от зависти.
Надевание парашютов, крепление оружия, проверка — быстрее, паразиты! Темнеет уже!
— Значит, так, — обстоятельно напоминает (в который раз) командир группы второкурсник Леха Пильников по прозвищу Веселый Роджер. — Я прыгаю вслед за лыжами, в воздухе ориентируйтесь на их светомаяк. На земле даю сигналы зеленым фонарем. Как приземлитесь — бегом ко мне, да оружие не профукайте, понятно?
Свое прозвище Роджер получил из-за черепа, обтянутого кожей так, что по нему можно запросто изучать анатомию. Особенно жутковатое сходство с главным анатомическим пособием придают глубоко посаженые глаза, почти не видимые в тени глазниц, и стрижка «под бомбу». Несмотря на устрашающую внешность и звание мастера спорта по боксу, парень он вполне миролюбивый.
Дюралевое нутро «Аннушки» оказывается удивительно теплым, курсанты умиротворенно шмыгают оттаявшими с мороза носами, и один за другим проваливаются в сладкий сон. Не просыпаются они ни при взлете, ни при застегивании карабинов их парашютов за трос выпускающим. На сирену, впрочем, реагируют исправно: вздрогнули, завозились, встали — приготовились.
— Пошел! — и первый шагнул за борт, в свистящую темноту.
Удивительное это дело — ночной прыжок. Пожалуй, единственное занятие, во время которого человек может ощутить себя космонавтом в открытом космосе. Шаг в черноту, в которой звезды смешиваются с огнями далеких деревень; мгновения невесомости, рывок раскрывшегося купола и — повисаешь совсем рядом с Луной, словно ты только что прыгнул прямо с нее. Однако зевать нельзя — в темноте влететь в стропы соседу легче легкого. Парашютисты вертят головами, как совы, и их предупреждения-матюги ночными ангелами разлетаются над спящей землей.
Ветер у земли внезапно усиливается. Пытаешься подтянуть задние стропы, уменьшить горизонтальную скорость — какое там! Ноги — почти параллельно налетающей земле. Уй, бли-ин! — врубаешься в сыпучий снег, как подбитый «мессер». Скорее — вскочить, забежать за купол, погасить его! Черта лысого ты вскочишь в этих ватных штанах, да с запаской и автоматом на пузе, да с набитым рюкзаком под задницей. И ветер властно волочит твой наполненный купол по снегу, выдернув тебя из сугроба, как редиску из грядки. Подпрыгивая и разбивая башкой в пыль встречные сугробы, летишь, увлекаемый куполом, как чукча на нартах, отчаянно пытаясь подтянуть выскальзывающие из пальцев нижние стропы, и не успевая выплевывать снег, забивающий рот.
