– Здесь и расположимся.
Первым делом задав лошадям и оленю овса, мы привязали их к вбитому в землю колышку и принялись извлекать из седельных сумок запасы.
Тот факт, что о такой мелочи, как провиант и спальные принадлежности, Дон Кихот Ламанчский даже не подумал, бросаясь в погоню за нами, меня нимало не удивил. Купленная у хуторянок провизия осталась у Санчо Пансы, который уж точно об этом не позабудет. Вот если бы случилось наоборот…
Сняв седла и разложив вместо одеял войлочные коврики, во время движения служащие прокладкой между седлом и потничком, от чего они имеют весьма устойчивый специфический запйх конского пота, мы расположились вокруг небольшого костерка и принялись трапезничать.
– Сейчас бы супчику, да с потрошками… – мечтательно сказал я, сделав особый акцент на последнем слове, и откусил от слегка примятого мясного пирога, содержимое которого напоминало об отсутствии мясорубок и о чьих-то не очень крепких зубах.
– Подстрелите завтра зайца,- предложила Ламиира,- мы приготовим.
– Дело,- молвил Добрыня.- И вот что я вам скажу…
Но высказаться ему не дали.
– А-а-апчхи-и-и!!! – сказал холм. И нас сдуло ветром, протащив по репейникам и забросив в небольшую низину, по дну которой, журча, протекал ручеек.
Скакуны устояли: они находились в стороне от основного воздушного потока, им лишь гривы растрепало да глаза пылью запорошило. А вот мы в полной мере вкусили прелести передвижения методом перекати-поля. Перед глазами хоровод светлячков, за шиворотом солома, в волосах разный сор, а в голове вопрос: «И что это было?»
Лишь овчар не растерялся, он с ходу бросился в бой, яростно лая, но не делая попыток выбраться из выемки, в которую его задуло.
– Все целы?
– Я, кажется, ноготь сломала,- жалобно сказала Ламиира.-А про прическу и думать не хочется…
– Ливия, ты как?
– Слава богу!
– Понятно. Леля, а ты?
– Мне понравилось, нужно еще как-нибудь повторить…
– С вами, мадам, все ясно. Добрыня?
– Здесь я.
– Цел?
– А чего со мной станется?
– Это хорошо. Песик, помолчи минутку! Дон Кихот, все кости целы?
– Не знаю, темно же…
Логично.
– Что делать будем?
– Я вызову его на бой! – решил рыцарь печального образа.
– Кого? Холм?!
– Ну… Наверное… Точно! Это злой волшебник-оборотень. Я убью его.
– Другие предложения будут?
– Может, только покалечу,- пошел на попятную благородный идальго.- А вы за меня отомстите.
– Конечно. И бюст на родине героя из бронзы. Но это все потом, а сейчас давайте отползем вон туда, за бурьян.
– Я выпачкаюсь,- недовольно пробурчала Ламиира.
– Грязнее уже не будешь,- успокоил я ее, заработав многообещающий, но отнюдь не в плане удовольствий взгляд.
– Апчхи-хи-хи!!!
На этот раз, однако, мы были настороже, и ураганный порыв ветра пронесся рядом, подняв лишь пыль, которой на нас скопилось и без того предостаточно. Один только Дон Кихот замешкался. Предыдущий порыв пронес его меньше всех, и ползти ему нужно было вдвое больше, чем остальным. Но тут уж обилие металла на его теле сослужило полезную службу, удержав на земле.
Откашливая пыль и вытирая слезящиеся глаза, мы перевели дух.
Блондинка прикоснулась к ссадине на локте и издала стон, способный разжалобить и камень.
– Ламиира, не расстраивайся, ты все равно самая красивая,- попытался утешить ее я.
– Подхалим! – отмахнулась она.
– А я? – поинтересовалась Леля. Уткнув руки в боки и вздернув нос.
– Ты самая лучшая.
– Я, значит, просто красивая, а рыжая самая лучшая.
– Ты тоже самая лучшая.
– Ну вот,- всплеснула руками Леля,- она и самая лучшая, и красивая, а я только…
– Стоп! – Я поднял руки, сообразив, в каком направлении развивается разговор.- Вы все самые лучшие, самые красивые и вообще самые-самые…
– А я еще на пяльцах вышивать умею,- сообщила Леля.
Фрося засопела и, уткнувшись в плечо богатырю, едва слышно заметила:
– А кто этого не умеет?
Добрыня погладил ее по голове и тяжело вздохнул каким-то своим мыслям.
– А я? – тихо молвила Ливия, повернув ко мне голову.- Я тоже самая-самая?
– Точно,- подтвердил я и склонился к самому ее уху, чтобы добавить кое-что не предназначенное для ушей остальных.
Леля хмыкнула и возвела очи горе. Очередное раскатистое апчхи сдуло мою решимость, и я лишь прошептал:
– И даже лучше.
– А… а… апчхи!!!
– Будь здоров! – вспомнив о вежливости, прокричал я.
– Спа… апчхи… ибо.
– На здоровье. Простыл?
– Дым в нос попал. Апчхи!
Вскочив, я подбежал к нашему костру и затоптал его.
– А ты где?
– Перед тобой.
– В этом холме?
– Весь.
– Ты разумный холм?
– Поберегись!
– Что?
Ответом на мой вопрос послужил раскатистый чих, кубарем прокативший меня два десятка метров в окружении тлеющих головешек и клубов пепла.
– Я вообще-то сильный,- отряхивая пыль и сажу, сообщил я говорящему холму.- Только больно легкий.
– О чем это мы говорили? Ах да! Я не холм, хотя давным-давно меня и величали человеком-горой. Я по следний из древних богатырей, а звать меня Святогор-богатырь.
– Так это не холм? – сообразил я.
– То голова моя неразумная, в назидание гордыне непомерной над землей оставленная.
– И давно ты так?
– Да почитай полета годков минуло с той поры, как я позарился на бесхозную сумку. Как сейчас помню: еду я на коне своем вещем, чинно, неспешно, а иначе никак нельзя – землица не выдержит, а в кармане Муромец пищит, каленой пикой в бок тычет… Смотрю, а она лежит у самого краешка поля. Лопушком слегка прикрыта, словно от взгляда завистливого. Разобрало тут меня любопытство – что это тут от честных людей прячут? Может, контрабанду какую? Погромыхав железом, опустился на землю Дон Кихот.
Рядом присел Добрыня. Лицо серьезное, видно, что разбирает любопытство – кто ж сумел вогнать по шею вземлю такого богатыря? Да и чувство обиды за Илюшу гложет. Обняв меня за талию, просунула под мышкой рыжеволосую голову Леля. С противоположного бока приникла Ливия, уткнувшись подбородком в плечо и щекоча шею мягкими волосами. Сексапильная блондинка не долго думая забралась мне на ноги и вольготно вытянулась, с кошачьей грацией играя упругим телом. Нерешительно помявшись, Фрося пристроилась к Добрыне и, распахнув рот, уставилась на говорящую чудогору.
