— Какой воли?
— Освободить Ванюшку из полона и наказать похитителя, — пояснила Леля. И всунула свирель мне в руку. — Бери же.
— Это та самая волшебная свирель Стрибога?
— Ага.
— Которой ветры призывать можно?
— Угу.
— Так это же потрясающе! — обрадовался я. И, не откладывая испытание дара на потом, тотчас опробовал свирель на деле.
— Ф-ф-ф… ють… — От натуги я покраснел, словно рак после варки. Но если членистоногому это, с моей точки зрения, несомненно придает обаяния, то мне — нет.
— Попробуй не дуть так сильно.
Попробовал. Получилось значительно лучше. Даже если судить по результату.
— Фьють…
Примчавшийся на зов ветер безотлагательно навалился грудью на треугольник паруса, надувая его, и разгоняя Летучий Корабль до крейсерской скорости кукурузника.
— Незаменимая для морехода вещица, скажу я вам, попутный ветер по первому зову, — заявил крылато-рогатый выходец из преисподней.
— Я тоже так думаю, — подтвердила Леля, с недоумением рассматривая высунувшегося из-за пазухи черта. — А это что за чудо?
— Это? Это мой ангел-хранитель и бес-искуситель в одном лице.
— Что-то он мне одного знакомого черта напоминает… особенно этот шрам на лбу.;
— И многих ты знала? — поинтересовался я.
— Одного. Вот только как звать его — вспомнить не могу.
— А я и не говорил, — напомнил черт. — Да и что толку раскрывать имя всякому встречному? Для вас, что людей, что богов, — все едино, мы, черти, все на одно лицо.
— Ну, это ты загнул, — возмутился я. — Тебя мы из тысячи узнаем. А уж теперь… ангел ты мой, хранитель.
— Ах, да, — встрепенулся черт, — нужно бы и ставку отработать… пригнись!
Я послушно пригнулся. Чиркнув крылом по моим волосам, пронеслась перепуганная ворона, распахнувшая клюв в истошном вопле, от которого у меня заложило уши. Затрудняюсь даже сказать кто из нас двоих испугался больше: она или я.
Промелькнули под нами занесенные снегом крыши домов, примостившихся на крутом берегу закованной в лед речки. Занятые подводным ловом мужики проводили нас удивленными взглядами, перекрестились, плюнули и вернулись к прерванному занятию. Ополовиненная бутыль с белесым содержимым вновь пошла по кругу, пустея от одной проруби к другой.
Вошедший в раж ветер расстарался, домчав нас до моего посада часа за три, не больше. Что в мире, где основное мерило, лошадь, применяется для измерения не только силы, но и скорости, причем без всяких множителей, может сойти за чудо. На которые так щедр этот по-детски наивный мир.
При нашем появлении раздались приветственные крики, на которые черт среагировал как бультерьер на команду «фас». Он покинул нагретое место у меня за пазухой и, взобравшись на венчающую нос корабля лебединую голову, раскланялся. Все-таки зря он не пошел по актерской линии… выходить на помост за сбором оваций после выступления он уже научился. А гнилым помидором… ну так в него поди еще попади — дюже мелкий он.
Бросив якорь, который в грохоте раскручивающейся цепи проломил крышу сарая и там же застрял, я отправил ветер порезвиться на просторе, а сам сбросил веревочную лестницу и распорядился:
— Подавайте!
Загрузить в судно поклажу оказалось значительно легче, чем отогнать Пушка, решившего во что бы то ни стало отправиться с нами. Никогда бы не подумал, что псина его комплекции способна лазить по лестнице… но мне пришлось дважды снимать его у самого борта, пока он не обиделся и не ушел в сарай.
— Ничего не забыли? — на всякий случай уточнил я, когда вся поклажа, часть из которой была просто-таки неподъемной, оказалась убранной с палубы в трюм.
— Все, — уверенно ответила Ливия.
Я обвел свою команду внимательным взглядом. Моя милая жена, за встречу с которой я благодарен и раю, и аду, несмотря на то, что в их планы совершенно не входило создание нашего счастья. Готовясь к походу, она сменила очень выгодно подчеркивающее ее стройные ножки платье на грубые штаны, более подходящие для походных условий. Так же поступила и моя непоседливая сестрица Леля, считающая наше счастье своей персональной заслугой. Ворчливая Яга, которая научилась сдерживать свою вредную натуру ради возможности хотя бы время от времени общаться с людьми не только за столом, когда возможен лишь ее монолог, да и то в нарушение правила: «Когда я ем — я глух и нем». Ванюшин крестный отец Добрыня Никитич, впитавший лучшие черты народного героя, защитника отечества и поборника справедливости. Благородный идальго Дон Кихот Ламанчский, неисправимый романтик и неприкаянная душа, постоянно находящаяся в поисках смысла существования. Да еще черт с белоснежными ангельскими крыльями напрокат и неоновым обручем на голове. Никого из них я не просил идти со мной, никого не звал, но они рядом, они со мной. И попробовал бы я отказать им в этом… кто бы меня слушать стал?
— Добрыня, якорь!.
Богатырь снял перчатки и, сунув их за пояс, взялся за рукоять ворота. Цепь виток за витком легла на вал, увлекая за собой якорь.
Скрипнув снастями, Летучий Корабль качнул крыльями и устремился прочь от посада. Столпившиеся во дворе люди, среди которых выделяется фигура Деда Мороза с прижавшейся к его боку внучкой, дружно замахали руками и что-то прокричали, видимо, желали нам удачи. Я помахал им в ответ, выискивая глазами Рекса, но он, наверное, обиделся на пару с Пушком и сидит в сарае. Набрав побольше воздуха, я подул в свирель Стрибога, призвав на помощь ветер.
Туго надулся шелковый парус, и Летучий Корабль, ускоряясь, полетел к морю, среди бескрайних просторов которого затерян остров Буян. Поскольку путь предстоит неблизкий, то и смысла всем дружно мерзнуть нет, так что я прогнал друзей в единственную каюту, расположенную в задней части корабля, а сам остался на вахте. Щуря глаза от искрящегося на солнце снега, я вставил в уши капельки наушников и, натянув ушанку поглубже, завязал ее под подбородком.
— Что на этот раз выпадет? — спросил я у Его Величества Случая и нажал на кнопку воспроизведения. Крохотный электронный мозг наудачу выкинул пальцы и, выбрав проходящую под соответствующим номером композицию, запустил ее.
Довольно старая, почти забытая мелодия, раздавшаяся в динамиках, всколыхнула воспоминания. Что-то забрезжило на уровне подсознания, но лишь когда после вступительного проигрыша раздался голос солиста, я вспомнил саму песню и принялся подпевать. Сбивчиво, не попадая в такт и ужасно фальшивя… но одно могу сказать в свое оправдание — этого никто, кроме меня, не слышал.
Я буду долго гнать велосипед,
В глухих лугах его остановлю,
Нарву цветов и подарю букет,
Той девушке, которую люблю…
Нескончаемой чередой, сменяя друг друга, несутся перед моим внутренним взором созвучные моим мыслям образы, рождаемые хорошо знакомыми, слышанными пару раз и совершенно неизвестными мне песнями. А под килем Летучего Корабля проносятся города и села родной земли. Дикие степи, за покоем которых наблюдают каменные бабы, дремучие леса, где все еще привольно живется различной мелкой нечисти, судоходные реки, служащие кровеносными артериями торговли, ныне скованные льдами и безлюдные… Раскинувшиеся кляксы растущих как на дрожжах городов, вылезших за пределы крепостных стен, размытые точки хуторков и посадов, окруженных спящими под снегом полями…
