Дельфины поспешно нырнули, с глаз долой. Ее трехглазый супруг сообразил проделать это еще раньше, оставив торчать из воды лишь пару своих маленьких глаз, поднятых на манер перископа.
— Мы спасли ее! — заявила Леля.
— И даже награды за это не попросим, — поддержала ее моя сестрица.
И когда они успели так спеться?
Жемчужинка сумела-таки совладать со своим лицом и изобразила улыбку.
Викинги облегченно перевели дух. Наивные. Неужели они не знают, что если женщина улыбается, это не значит, что она простила, скорее наоборот.
— Царь морской, самодержец океанический желает видеть вас за праздничным ужином. Не опаздывайте. — Жемчужинка хлопнула в ладони, и из воды высунулись остроносые дельфиньи рыла. Она сердито посмотрела на них и хлопнула еще раз. Показалось перепуганное лицо ее мужа. — Проводишь их.
Сказала и, сверкнув ягодицами и взмахнув хвостом, уплыла прочь.
— Уплывака, — констатировал трехглазый морской обыватель, не скрывая облегчения.
— Звать-то тебя как? — поинтересовался я.
— Моя звака Уморяка.
— Очень приятно. А меня Лель, — представился я.
Едва дождавшись, пока викинги сообщат морскому мужу свои имена с прозвищами, черт выпалил вопрос, занимающий его последнее время:
— А когда будет ужин? Не опоздать бы…
— Успевака, — заверил его Уморяка. — Вы плывяка по моим следяка.
Морской обитатель махнул рукой и нырнул.
— Я в воду не полезу — плавать не умею, — решительно заявил Дон Кихот. — Лучше здесь вас подожду.
— Мне самому страшно, — признался я. — Но, во-первых, отказывать царю, а тем более местному, настоятельно не рекомендуется — себе дороже, а, во-вторых, здесь можно дождаться разве что возвращения морского змея.
— Чегока вы ожидака? — поинтересовался вернувшийся морской муж.
— А далеко нужно нырять? — уточнил я. — Мы ведь в воде дышать не можем…
— Моя совсема забывака, — смутился Уморяка. — Вы шапка-подводка надевака — и така дышака.
— Акваланги? — предположил я, глядя вслед нырнувшему морскому обитателю.
— Надевака, — предложил он, вернувшись с целой стопкой красных резиновых шапочек, покрытых мелкими пупырышками, словно икринками.
— В этом мы захлебнемся, — возразил я.
— Не-а… нормалека дышака.
— У нас же нет жабр.
— Надевака и испытака, — предложил он.
А куда было деваться? Надел и испытал. На себе — хотя было дикое искушение возложить сию почетную роль на кого-нибудь другого. Но совесть — чтоб ее! — не позволила.
Двести девяносто девять. Триста. Достаточно. — Черт махнул рукой, и Добрыня Никитич хлопнул ладонью по воде, давая мне знак, что время истекло.
Вынырнув, я выдохнул воду и вдохнул воздух. Разницы никакой.
— Ну как?
— Дышать можно, — заверил я. — Только веревочки нужны.
— Зачем? — удивился черт.
— Угадай с трех раз, — предложил я, взяв протянутую Герольдом Мудрым бечевку.
— Решил силок на морского змея поставить? — выдал первую версию несознательный мой «ангел-хранитель».
— Нет, — ответил я и порезал веревку на одинаковые куски, длиной по метру.
— Узелки на память завязывать будешь? — во второй раз попытался угадать черт.
— Нет.
— Решил повеситься?
— Не дождешься. — Напялив на его рогатую голову самую мелкую из резиновых шапочек, которая с легкостью сошлась у него на подбородке, я намертво привязал ее к голове и затянул концы веревки морским узлом. — Потерять ее на глубине смерти подобно.
Поняв общую идею, все с энтузиазмом, подстегиваемым страхом и инстинктом самосохранения, взялись за дело. И покончили с ним за несколько минут.
Проверив узлы у каждого, я поинтересовался:
— Готовы?
— Нет, — заявил Дон Кихот. — У меня теперь шлем не налезает.
— И вода холодная, — добавила Леля, пробуя ее ногой.
Привыкнем, — пообещал я. Да и в самом деле, хотя нынешняя зима выдалась весьма холодной, в пещере было относительно тепло, а вода была всего лишь прохладной, а не обжигающе холодной, какой она должна быть в это время года на этих широтах и на такой глубине. Может, мы опять приблизились к теплому океаническому течению или где-то здесь поблизости дремал полуактивный вулкан — кто его знает? — но переохлаждение нам от промоченных ног не грозило. — Греть ее для нас все равно не будут.
Рекс промолчал, не выражая открыто своего недовольства тем, что его зачислили в земноводные, а следственно, в очень близкие родственники разных жаб и лягушек, к которым он не питает особо теплых чувств, но наградил меня таким взглядом…
— Значит так. Слушать меня и беспрекословно повиноваться! — объявил я командным голосом. — Держаться вместе, не разбредаться и не паниковать. Ясно?
— Угу… Ага… Чего?
Будем считать, что возражений нет. А раз так, то смысла тянуть тоже нет. Того и гляди, гигантский хозяин этой пещеры погибших кораблей вернется…
Отступление десятое
ОХОТА НА ЗОМБИ
Есть мертвые, которых нужно убивать.
Л.-К. Денуайе
— Ты кретин! — характер Мамбуни Агагуки стремительно портился, а вот словарный запас пополняться не спешил. Все те же ругательства. Впрочем, и собеседник не особо блистал красноречием.
— Яволь, мой фюрер!
— Бездарь! — С каждым новым пунктом устной характеристики Отто фон Неггермана Агагука кричал все громче, но толку от этого больше не становилось. — Мы еще даже не начали войну, а ряды моих бойцов редеют с устрашающей скоростью.
— Это есть русиш партизаниш, — оправдываясь, заявил эсэсовский вояка, нынче состоявший в должности руководителя всех военных сил Мамбуни Агагуки. На настоящий момент все эти силы состояли из него самого и едва ли десятка немертвых, числившихся в роли рядовых. И это при том, что после захвата Кощеева замка Мамбуня зачислил в свои войска все трупы, которые удалось отыскать в подземном склепе и превратить в немертвых, но при этом не очень-то и живых последователей. Сосчитать точно их тогда никто не догадался, но то, что было их больше двух десятков, — это точно. А вот куда они делись?
— Откуда тут русские партизаны?! — Сердитое божество гневно топнуло босой пяткой об пол.
— Больше некому, — уверенно произнес бывший штандартенфюрер СС Отто фон Неггерман. — Это точно они.
— С чего ты взял?
— А кто спалил вашу хату?
— Ну… — покосившись на чернеющий рядом с пальмой круг пепла, протянул Мамбуня. — Это вроде как случайно вышло. Попала циновка в костер…
