Я несколько раз открыл-закрыл рот, из которого не донеслось ни звука. Заклинило.
– Не перебиваешь? Эт хорошо... Значицца, так, ставь самовар, чаи гонять будем. Я тут леденцов принес.
Спустя десять минут на столе, потеснив мечи, появился самовар. Затем блюдца с чашками, розетка с малиновым вареньем, корзинка с душистыми пряниками – спасибо заботливой Бабе Яге – и резная сахарница, полная рафинада.
Далдон выложил на стол кусок бересты, на которой лежит горка слипшегося монпансье.
Разлив чай по чашкам, интересуюсь:
– Вам сколько кусочков сахара?
– А сколько не жалко? – хитро щурясь, спрашивает царь.
– Да нисколько не жалко... – Сахар я покупаю в том, современном мне мире, где он не ценится на вес золота. Вот еще одна статья дохода для предприимчивого человека. Жаль, нет у меня этой жилки.
– Правильно, для сваво царя-батюшки жалеть не нужно. Токмо я предпочитаю с вареньем.
– Угощайтесь.
Царь вооружается ложкой и демонстрирует высокое мастерство владения ею. О, царь-батюшка, да вы сластена! Ополовинив кружку, Далдон умял пряник, поглядел на меня задумчиво, спрашивает:
– А ты чего как засватанный сидишь? Кушай, да только и меня слушай.
Я послушно хлебнул чая, стараясь не обжечь губы.
– Мыслишка у меня одна имеется, про то, как вас, голубков сизокрылых, счастливыми сделать. Аль передумал? Аль не люба тебе Аленушка?
– Люба.
– Хорошо. Значит, нужно действовать. Понимаешь?
– Нет.
– Чего ж тут непонятного?
– Все. Сперва вы... царь-надежа... казнить меня велите, царевым преступником величаете, в темнице сырой томите, затем бежать рекомендуете. Вот и пойми, чего вам хочется?
– Дюже молод ты еще. Ты пойми, сынок, политика, она штука жестокая – шаг вправо, шаг влево – съедят, затопчут. А казнить я тебя не хотел, так нужно было. Да узнай люд, что царевна за простого мужика вышла, что бы люди сказали? Кровь-де королевскую грязним, вековые устои нарушаем. А это, знаешь ли, сынок, чревато агрома-адным опчественным резонансом. Дошло?
– Нет.
– Чего же здесь непонятного? – повторно всплеснул руками царь Далдон.
– Зачем было преступником меня называть? Указ царский издавать?
– Аль я не царь?
– Царь.
– О... А коли так, то и дело мое – указы составлять, политику в массы нести.
– Я-то при чем?
– Ты эт мне брось! Кто на царевну позарился?
– Э-э-э...
– Осерчал я, погорячился, – признался царь-батюшка. – А тут еще и Кощей на ухо нашептывать принялся, ядом клеветы сердце травить. Ну да это дело минувшее... плюнули и забыли. Не сердишься же ты, в самом деле, на своего царя-батюшку, а?
– Неожиданно это как-то. То казнить велите, то надежду дарите...
– Не только надежду – помощь предлагаю.
– Советом?
– В первую очередь, а там и золотишка подкину, людишек на подмогу снаряжу... Убьешь супостата – вернешься героем. Ты и сейчас почти... кто твой поединок с Чудищем видал, такое рассказывают... Тут и шанс тебе в руки плывет. Пред всем народом попросишь согласия моего... да разве ж я откажу?
Чтобы избежать ответа на этот вроде бы риторический вопрос, я сунул в рот пряник. Высказывать свои мысли по поводу царской благодарности вслух не стоит, хотя они и вертятся на самом кончике языка. Но, понятное дело, ничего я не сказал. Запил пряник чаем и поинтересовался:
– Так что мне делать?
– Кощея – супостата и злодея на корню изведи, за обиду нашу отомсти.
– До него еще добраться нужно.
– Тут тебе, волхв, и ветер в паруса. А коли в помощи нужда будет – вот тебе колечко. – Далдон снял с пальца золотой перстень и протянул мне. – Покажешь воеводе любой приграничной заставы, он окажет тебе необходимую помощь...
Рассматривая царский перстень, я вполуха слушаю, как Далдон делит шкуру неубитого медведя.
– ...войска в условленном месте стоять будут, в полной боевой готовности. По первому знаку выступят в поход.
– Зачем?
– Как зачем? – удивился царь-батюшка. – Тебя, дитятко несуразное, на трон возводить. Не пустовать же ему после смерти Кощеевой?
– А...
– А тогда и Аленку незазорно за тебя отдать.
Тут наш продуктивный разговор был прерван шумом во дворе. Надрывно заголосила женщина. Звякнули оружием краснокафтанники. Поднявшись, я поспешил в сени – узнать, чем вызван переполох.
– Стой! Куды прешь?! – прикрикнули на кого-то стрельцы без особой злости, даже с мягкостью в голосе, просто выполняя приказ.
– Пропустите, ироды, – взвыла женщина.
– Что за шум, а драки нет? – поинтересовался я, надев на палец царское кольцо и распахнув двери.
У дверей, скрестив пики, застыли два стрельца. У их ног стоит на коленях растрепанная молодая женщина с покрасневшими от слез глазами и в отчаянии заламывает руки, моля пропустить ее к волхву. За ее спиной, держа на руках завернутого в пуховый платок ребенка, переминается с ноги на ногу мой сосед – кузнец Вакула.
При моем появлении стрельцы расступились, и женщина уткнулась мне в колени, жалобно моля:
– Помогите...
– Что случилось?
– Сына... – проговорил Вакула, не сводя взгляда с личика ребенка, – змея укусила. Бабка-знахарка говорит, что укус смертельный. Помоги...
– Проходите в дом.
– Царь-надежа не велел, – начал было один из стрельцов, но под моим взбешенным взглядом сник и поспешно отступил в сторону. Кому охота спорить с волхвом, да еще и возможным зятем царевым?
Кузнец вошел в дом и замер словно изваяние, в изумлении уставившись на царя.
– Положи ребенка на кровать, – приказал я, пинком выводя его из ступора. – Какая змея его укусила? Когда? Где?
Медицинского образования у меня нет, но курсы первой помощи я прошел два раза. Первый раз в школе, на уроках начальной военной подготовки, а второй – устраиваясь вожатым в лагерь. Пионерский, разумеется. Так что остатки знаний в моей голове сохранились. Правда, ужасно перепутавшись со сведениями, почерпнутыми из различных литературных произведений.
– Помогите... помогите... – гладя ребенка по голове, непрерывно повторяет мать.
Стрельцы тоже вошли в избу и замерли за спиной царя Далдона.
Стараясь не отвлекаться на посторонние вещи, я развернул ворох грязного тряпья и обнажил ужасно распухшую ногу ребенка. Мальчик застонал, но так и не пришел в сознание. Под слоем жеваных листьев подорожника я сумел рассмотреть две крохотные черные точки – следы от змеиных зубов.
