Спустя полтора часа, достигнув энного по счету оазиса, я объявил привал. Нужно перевести дух и дать отдых ногам. Расположившись в тени невысокой, но ветвистой яблони, мы опустились на землю, Натка же согнала дремлющего на замшелом пне ворона. Сердито стуча клювом и хрипло каркая, он перелетел на ближайшее дерево и пристроился там, сверля злым взглядом усевшуюся на его место девушку.
Несколько минут все молчали, поглощенные своими мыслями, затем Наташа ойкнула.
– Что случилось?
– Руки деревенеют...
– Разомни пальцы, – посоветовал я, – мне всегда помогает.
– Не могу.
– Поколет и перестанет.
– Шевелить не могу, они по-настоящему деревенеют! – дергаясь, прошипела она.
– Наташа! – бросившись к ней, мы обнаружили, что ее руки стали деревянными, сросшись с пнем.
В карканье ворона появились нотки злорадного смеха.
– Что это? – осторожно касаясь одеревеневшей руки, спросил я.
– Не мешай! – отмахнулась Катарина, делая резкие пассы руками и выкрикивая заклинания.
Данила схватил камень и запустил в ворона, который проворно увернулся и перелетал на соседнюю ветку, не прекращая режущего слух карканья.
Ведьма закончила свои манипуляции, и, откинув с вспотевшего лба волосы, сообщила:
– Я остановила распространение заклятия, теперь непосредственной опасности для жизни нет, но полностью отменить его действие не могу.
– Что же делать?
– Лично я знаю три способа, – сказала ведьма. – Может, ты больше?
Я покачал головой:
– Нет. Знаю, что проклятие может снять наложивший его, или оно само развеется с его смертью. Других способов не знаю.
– Еще может помочь наложение рук лешего. Пускай это и человеческое проклятие, но все-таки связано с растительностью. А здесь он полный хозяин. Еще может помочь живая вода, но...
– Баба Яга говорила, что у нее есть пузырек, – вспомнил я.
– ...но этот способ оставим на самый крайний случай, поскольку он довольно болезненный и длительный – не меньше недели пройдет, пока новые руки отрастут.
– Не нужно из-за меня задерживаться, освободите на обратном пути, – сказала Ната.
На ее предложение ворон ответил серией криков и щелканьем клювом.
– Одну оставлять тебя нельзя, – поглядывая на ворона, решил я. – Значит, кто-то должен остаться. Данила, ты. А ты, Кэт, отправишься назад и какими угодно посулами, желательно без применения грубой физической силы, уговоришь лешего помочь нам.
– Идите дальше – спасайте царевну, – топнула ногой Натка.
– Призрак, – обняв подругу, я поцеловал ее в щеку, – я тебя люблю.
– Я тебя тоже. Идите.
– Уже идем. Данила, Кэт, вы знаете, что нужно делать. Снимете – догоняйте. До встречи.
С Прокопом и Василием мы пошли дальше.
Кот, павший было духом, успокоился, повеселел и принялся делиться своими соображениями по поводу размера вознаграждения, которое нам следует запросить за истребление врага рода человеческого:
– Собственным царством мы уже обзавелись, теперь займемся разведением коров. Представляешь: просыпаешься – а тебе молоко парное, сливки отборные, сметанка жирная. А на обед сырники со сметаной и топленым молоком, а вечером...
– А вечером пиво... с молоком, – прервал я его мечтания.
– А может, не будем его убивать?
– Кого его? – Мне не сразу удалось ухватить ход кошачьей мысли.
– Да Кощея же. Поймаем, посадим в клетку и отвезем в твой мир. Там за него любой музей такие деньги отвалит... или лучше будем сдавать напрокат голливудским режиссерам для натуралистичных съемок фильмов ужасов и исполнения каскадерских трюков. Это же бездонный кладезь...
– Заткнись! – в один голос посоветовали мы с Прокопом.
– Молчу-молчу. А вы подумайте...
Глава 37
НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ТРЕХ ДОРОГ
Как она идет! Восторг в адрес женщины
Как он стоит! Восторг в адрес мужчины
– Передохнем? – спрашивает Василий, расположившийся на моей шее на манер мехового воротника.
– Еще немного, – отвечаю я. – Прокоп, осилишь?
– Сдюжу, не то что некоторые...
Баюн делает вид, что не заметил камушка в свой огород:
– И перекусить не мешало бы...
Бурчанием пустого желудка организм поддерживает данное заявление. Вот только мы не в турпоход собирались и провизией не запасались. Из съестных припасов в моих карманах отыскалась маленькая жменька сухих хлебных крошек и два кусочка сахара, которые я прихватил, чтобы дать Урагану, но запамятовал. Сдув крошки, я угощаю спутников.
Внимательный домовой, заметив, что мне кусочка не досталось, предлагает свой или хотя бы половину.
– Не хочу, – отказываюсь я.
– Правильно, – говорит кот-баюн, – зубы надо беречь. Они даются нам раз в жизни, не считая молочных, и жевать ими надо так, чтобы потом не было мучительно больно....
Закончить свою мысль он не успел, потому что путь нам преградил раскрашенный в черно-белую полоску шлагбаум, предостерегающе опущенный. Коснувшись его рукой, я удостоверился в том, что это мне не почудилось. Изготовленный из цельного ствола дерева, от времени рассохшегося и потрескавшегося, с осыпающимися чешуйками облупившейся краски, шлагбаум совершенно реален и, следовательно, является предупреждением об опасности, грозящей всякому, кто нарушит запрет и проследует дальше. Если бы я просто гулял, то, вполне возможно, просто отказался бы от намерения проникнуть дальше в этот загадочный мир, но выбирать не приходится: Кощей прошел здесь – и я пройду. Однако для начала попытаюсь узнать, что же это за опасность, которая подстерегает путника.
– Э-ге-гей! Пройти можно?
– Видишь же, никого нет, – говорит баюн.
– Вижу... но кто-то же шлагбаум опустил.
– Время, оно, знаешь ли, безжалостная штука, – философски замечает Василий. – Что хочешь опустится, и чего не хочешь – тоже. Особенно если ждать, пока придет добрая тетя и все за тебя поднимет. Возьми дело в свои руки, и смело вперед.
– Ты это о чем?
– Подними, и пойдем дальше!
– Может, лучше не трогать? Может, осторожненько подлезем и тихонько дальше пойдем.
– Да нет же никого...
Домовой, видимо устав следить за нашей полемикой, подошел к шлагбауму и, подпрыгнув, ухватился за противовес. Полосатое бревно со скрипом качнулось и начало медленно переходить из горизонтального положения в вертикальное, открывая дорогу.
Воздух по ту сторону шлагбаума заискрился, и из придорожной пыли восстало привидение... или призрак... а может статься, и фантом. Кто их разберет. Судя по голографическому изображению, при жизни он был весьма крепким мужчиной: широкие плечи, плотно обтянутые короткой кожаной курткой, сильные ноги, обутые в кирзовые сапоги, шлем-шишак на голове, из-под которого торчат соломенные волосы, и мощная челюсть, покрытая недельной щетиной. Не очень приятная внешность, а если добавить сюда нездоровый синюшный оттенок кожи, отсутствие осмысленности в стеклянных глазах и явную нематериальность тела... Я немного испугался.
