— Забыл спросить у Прокопия, где сейчас находятся Фаустина с дочерью, — посетовал на свою недогадливость Руфин. — Кстати, император успел на ней жениться?
— Прокопию не до того было, — усмехнулся Фронелий. — А Фаустину с дочерью он тайно отправил в Рим к патрикию Луканике. Не знаю, что будет с ними. Рано или поздно либо Валентиниан, либо Валент до них доберутся. Изведут ядом или придушат втихую, дабы ни у кого больше не возникло соблазна использовать их в своих целях.
Трудно сказать, любил ли Руфин Фаустину, но, во всяком случае, она не была ему настолько безразлична, чтобы вот так просто от нее отмахнуться. Тем более что в нынешних несчастьях вдовы императора Констанция виноват был именно Руфин. Это он привел в дом Фаустины Прокопия и уговорил ее поддержать самозванца. Призрак власти замаячил тогда перед честолюбивым патрикием, и он не устоял. А теперь смерть грозит не только вдове, но и ее ни в чем не повинной дочери.
— Долгов много у меня, — неожиданно произнес Руфин вслух.
— Это ты о чем? — не понял его Фронелий.
— Я виноват перед Фаустиной. А кроме того, я дал слово патрикию Кастрицию, что убью одного ненавистного ему человека.
— Это кого же? — полюбопытствовал Фронелий.
— Квестора Софрония.
— А я бы прибавил к нему магистра конницы Агилона, его тестя Арапсия, предавшего нас в Константинополе, и магистра Гумоария, так не вовремя перебежавшего на сторону Валента. А заодно придушил бы Петрония, уж слишком много на его руках крови моих друзей.
— Выходит, и у тебя долги? — усмехнулся Руфин.
— Ты, кажется, что-то задумал, патрикий? — насторожился Фронелий.
— Так ведь нам нечего терять, магистр, — спокойно сказал Руфин. — Ты сумеешь удержаться в седле?
— Почему бы и нет, — повел здоровым плечом Фронелий.
— В таком случае будь готов ко всему. — Руфин резко поднялся с земли и крикнул легионеру, стоящему неподалеку: — Эй, варвар, подойди.
— Бывают случаи, когда лучше быть варваром, чем римлянином, — последовал насмешливый ответ на латыни.
Фронелий захохотал, Руфин тоже не сдержал усмешки:
— Приятно встретить земляка вдали от родных мест. У меня к тебе просьба, легионер: найди магистра Агилона и передай ему, что я, патрикий Руфин, хочу его видеть.
— Первый раз слышу о таком магистре, — удивился легионер.
— Он перебежал на сторону императора Валента сегодня днем, — подсказал ему Фронелий.
— Ах, вы об этом, — брезгливо сплюнул легионер. — Его шатер в полусотне шагов отсюда.
— В таком случае держи плату за услугу. — Руфин снял шеи медальон на цепочке и бросил его земляку. — Он золотой.
— Вижу, — кивнул легионер. — Не извольте беспокоиться, патрикии, сделаю все, как велено.
Фронелий долго смотрел в спину уходящему римлянину, а потом обернулся к Руфину:
— Ты уверен, что Агилон захочет тебе помочь?
— Он захочет меня убить.
— Почему?
— Я знаю, что именно он сначала зарубил мечом Гермогена, а потом отравил бывшего префекта претории Набидия.
Ждать пленникам пришлось недолго. Посланный к магистру легионер вернулся в сопровождении самого Агилона. Видимо, бывший трибун, столь удачно изменивший императору Прокопию, не на шутку испугался за свою судьбу. И, надо признать, у него имелись основания для беспокойства. Гермоген был не просто комитом схолы агентов Валента, он был еще и близким другом тестя императора всесильного Петрония. А этот последний никогда не простил бы Агилону убийства своего верного соратника. В свое время Петроний и Гермоген отправили на тот свет немало константинопольских знатных мужей, обвиняя их в различных преступлениях. Многих они просто разорили под видом взимания налогов. Словом, Гермоген настолько хорошо послужил Петронию, что тот просто обязан был отомстить за его смерть.
— Чего ты от меня хочешь, Руфин? — зло зашипел Агилон, склоняясь к самому лицу своего злейшего врага.
— А ты разве не догадываешься, магистр? — усмехнулся патрикий. — Император Валент, согласно обычаю, обязан выслушать последнее слово приговоренных. И нам с магистром Фронелием есть, что ему сказать.
— И каким образом, по-твоему, я смогу вытащить вас отсюда?
— Нет ничего проще, Агилон. Никто не знает, что мы здесь. Договорись с охранниками, и они подыщут нам замену среди других пленных.
— Ты знаешь, в какую сумму мне это обойдется? — взъярился Агилон.
— А в какую сумму ты оцениваешь свою жизнь, магистр? — вежливо полюбопытствовал Руфин. — Речь сейчас идет именно о ней. Или ты рассчитываешь на доброту императора?
— Будь ты трижды проклят, патрикий, — процедил сквозь зубы Агилон и отошел.
Конечно, он мог бы просто убить Руфина и Фронелия прямо здесь, на месте, а потом заплатить охранникам за молчание. Но подобное убийство наверняка бы привлекло внимание многих. Чего доброго, могли бы найтись люди, которые стали бы выяснять имена убитых. А Агилон сейчас был не в том положении, чтобы навлекать на свою голову гнев императора. В сущности, он тоже являлся пленником, пусть и обласканным за свое предательство. Но почти наверняка в окружении Валента найдутся люди, которым есть что предъявить бывшему сподвижнику Прокопия, и они с большим удовольствием воспользуются любой его оплошкой. На месте Агилона Руфин выкупил бы опасных людей у легионеров, вывел их за пределы лагеря и там бы спокойно придушил. Патрикий нисколько не сомневался, что бывший магистр конницы выберет именно этот, почти безопасный для него путь.
Торг длился довольно долго, и Руфин уже начал терять терпение. Агилон оказался очень прижимистым человеком, а легионер-римлянин, судя по всему, не уступал ему в жадности. К тому же он успел сообразить, насколько важны два этих пленника для магистра-изменника. Дважды Агилон выказывал явное намерение прекратить торг и дважды возвращался с полдороги. Наконец стороны пришли к соглашению, и Агилон отправил одного из своих подручных за золотом. Руфину и Фронелию ничего другого не оставалось, как только надеяться и ждать.
Посланец вернулся с довольно увесистым кожаным мешочком. Агилон провожал уплывающее из рук золото такими глазами, словно у него вырывали из чрева печень. Зато легионеры остались довольны сделкой и даже помогли Фронелию и Руфину подняться с земли. Патрикий вдруг почувствовал в своей правой ладони рукоять кинжала и мгновенно сжал пальцы. Судя по всему, это был дар легионера-римлянина земляку. Руфин спрятал оружие в рукав туники и решительно шагнул вслед за Агилоном.
До рассвета оставалось все ничего, и бывшему магистру следовало поторапливаться. Руфин и Фронелий были слишком известными людьми, чтобы водить их по лагерю, освещенному кострами.
— Нам нужны кони, — тихо прошептал в спину Агилону молодой патрикий.
— Я уже отдал распоряжение, — столь же тихо отозвался тот.
