— А Руфин?
— Рухнул в геенну огненную вместе с ними, — твердо сказал Пордака.
— Мне нравится, — усмехнулся Марк. — Наверняка наш рассказ понравится и епископу Симеону. Но императору и судьям нужны будут свидетели.
— Это правда, — согласился Пордака. — Ты, трибун, займись легионерами и клибонариями. Я думаю, их несложно будет убедить в том, что в пролитии братской крови виноваты не они, а колдун Гортензий, напустивший на них порчу. А особо непонятливым объясни, чем обернется для них чрезмерное правдолюбие. Что же касается меня, то я поищу людей, которые донесли Телласию и Федустию о творящихся на вилле Гортензия непотребствах.
— И такие люди найдутся?
— У меня в этом нет никаких сомнений, трибун Марк.
— В таком случае тебе придется поторопиться, светлейший. Времени у нас в обрез.
Пордака и без подсказок трибуна понимал, что промедление смерти подобно. Император Валентиниан, взбешенный потерей обоза, сделает все возможное, чтобы найти и покарать виновных в чудовищной бойне на вилле Гортензия. Конечно, префект анноны Пордака мог бы сильно облегчить императорским чиновникам задачу, указав на истинных виновников происшествия, но это значило не только надеть себе петлю на шею, но и затянуть ее. Стоит только Руфину, Фронелию или одному из варваров заикнуться о сокровищах Прокопия, как дни Пордаки будут сочтены. Среди чиновников императора дураков нет, и они без труда распутают клубок кровавых преступлений. К счастью, Пордака успел наведаться в дом Федустия раньше, чем слух о гибели комита дошел до ушей его слуг. Несколько денариев обеспечили ему беспрепятственный проход в личные покои начальника схолы императорских агентов. Ничего удивительного в поведении слуг не было, поскольку префект анноны последние дни, можно сказать, безвылазно находился в доме комита и успел намозолить глаза его обитателям. Искомый документ лежал на столе. Пордака пробежал его глазами, тяжко вздохнул по поводу несбывшихся надежд и разодрал пергамент в клочья. После чего покинул дом Федустия через черный ход. Пордаке нужен был Эквиций, и он разослал своих уцелевших подручных на поиски вольноотпущенника. Однако Эквиций сам явился к префекту анноны вечером следующего дня. На лице старого негодяя скорбь была написана столь яркими красками, что Пордаку даже передернуло.
— Знаешь уже? — зло бросил старику невыспавшийся Пордака.
— Так весь Рим гудит от слухов, — развел руками Эквиций. — Я сам ездил за телом сиятельного Труллы на виллу Гортензия. А корректор Перразий уже приступил к расследованию причин бойни.
— Откуда он взялся, этот корректор? — расстроился Пордака.
— Перразий прислан императором в помощь комиту Федустию. Говорят, что он обладает большими полномочиями. Не исключено, что эти полномочия будут расширены, как только до императора дойдут вести о трагическом происшествии.
Похоже, Федустий далеко не все рассказал префекту анноны о своих планах в отношении патрикиев города Рима. Не исключено, правда, что дело здесь было не в покойном комите, а в императоре Валентиниане, который очень любил проверять и перепроверять своих вороватых чиновников. В любом случае этот Перразий попортит еще немало крови светлейшему Пордаке.
— Легионеры и клибонарии в один голос твердят о колдовстве и порче, но корректор только скептически хмыкает, — продолжил свой рассказ Эквиций. — В свите императора доверчивых олухов не держат. О твоем участии в этом жутком деле корректор уже знает. Во всяком случае, он довольно долго расспрашивал о тебе уцелевших легионеров и агентов. У меня создалось впечатление, светлейший, что именно тебя корректор Перразий и его подручный, нотарий Серпиний, готовят на роль козла отпущения. Понять их можно. В бойне из чиновников уцелел только ты один. Вывод отсюда напрашивается самый простой — префект анноны Пордака, виновный в растрате городской казны, дабы избежать ответственности, стравил между собой комита Федустия и префекта Рима Телласия, а теперь пытается выскочить сухим из воды. Как тебе удалось устроить бойню, никого особенно не интересует. Твоим главным пособником называют Гортензия, которого ты потом убил, дабы замести следы. Как только Перразий и Серпиний найдут в бумагах префектуры сведения о твоих злоупотреблениях, дни твои, светлейший, будут сочтены.
Ничего нового в словах старика Пордака не услышал. Он с самого начала знал, что расследование будет развиваться именно так. Неприятностью можно было считать только то, что дело стали раскручивать по горячим следам, не дав Пордаке время приготовиться к защите.
— Ты мне лучше скажи, Эквиций, кто в христианской общине отвечает за финансы?
— Падре Леонидос. Очень просвещенный и умный человек.
— А как он относится к магии?
— Среди отцов церкви нет человека, более непримиримого в отношении язычества.
— Тем лучше, — усмехнулся Пордака. — Как ты думаешь, двадцать тысяч денариев его устроят?
— Я бы предложил пятьдесят, — вздохнул Эквиций. — Жизнь префекта анноны стоит дорого.
— Издеваешься, — оскалился Пордака, и рука его, лежащая на столике, сжалась в кулак. Бывший раб взглянул на кулак с уважением, но мнения своего не изменил.
— Ты, видимо, не до конца осознал, светлейший, ужас своего положения. До ушей корректора Перразия уже дошел слух о золоте Прокопия. Видимо, проболтался кто-то из агентов, близких к Федустию. А Фаустина, как ты знаешь, исчезла. Наверняка корректор заподозрит, что похитил ее ты.
— Это сделал Руфин! — в сердцах воскликнул Пордака.
— Если ты упомянешь имя беглого нотария, друг мой, тебя сразу же объявят пособником мятежников. Мне очень жаль, светлейший, но тебя будут пытать. Пытать долго и упорно, дабы выведать тайну, хранимую тобой.
— Будь ты проклят, Эквиций! — вскричал Пордака и ударом кулака разнес в щепы изящный столик.
— Не надо бросаться такими словами, мой мальчик, — осуждающе покачал головой старик. — Я делаю все от меня зависящее, чтобы вытащить тебя из беды. В конце концов, мы с тобой повязаны одной веревкой. Я ведь тоже в этом деле не без греха. Конечно, вольноотпущенник — это не префект анноны, но голову мне оторвут в любом случае.
— Значит, ты согласен выступить в роли доносчика на колдуна Гортензия? — прямо спросил старого негодяя Пордака.
— Разумеется, мой мальчик, — развел руками Эквиций. — Ради тебя я готов пойти даже на грех лжесвидетельства. Но ведь ты отлично понимаешь, как отнесутся к словам бывшего раба сильные мира сего. Нам нужно куда более веское слово, а еще лучше — пергамент, подписанный авторитетным человеком. Авторитетным не только в глазах обывателей, но и в глазах императора. И таким человеком, вне всякого сомнения, является падре Леонидос.
— Ты разоряешь меня, старик, — почти простонал Пордака. — Ведь пятидесятью тысячами дело не ограничится.
— Конечно, — кивнул Эквиций. — Нам придется смазать колесо, чтобы оно завертелось в нужном направлении. Если мы уложимся в сто тысяч денариев, то можешь смело считать, что тебе сильно повезло.
