— Это и есть главный шаман?
— Вероятно, — спокойно отозвался княжич Белорев, вытирая об одежду убитого алана свой окровавленный меч.
— Возьмите его с собой, — приказал Буняк ближним мечником. — Не скажу, что этот старец слишком ценная добыча, но, возможно, он нам еще пригодится.
К рассвету гунны пресытились насилиями и грабежами. Да и дышать в городе от дыма многочисленных пожаров становилось все труднее. Глиняные, крытые соломой дома аланов легко поддавались огню, и очень скоро запылал практически весь город, за исключением Кремника, в котором продолжал отсиживаться князь Оман. Впрочем, штурмовать танскую цитадель Буняк не собирался. Награбленного в городе добра и без того некуда было девать. А потому бек, надрывно кашляя от дыма, махнул рукой в сторону ворот и первым поскакал прочь из города. Уцелевшие жители бросились вслед за гуннами. Буняк, довольный успешно завершившимся делом, приказал выпускать беспрепятственно всех безоружных, не взирая на пол и возраст. Зато князь Оман со своими мечниками был остановлен градом гуннских стрел. Впрочем, выхода у алан не оставалось, им приходилось выбирать между гибелью в огне и смертью в бою. Они предпочли последнее. Однако их отчаянная попытка прорвать сквозь плотные ряды венедов и угров была пресечена самым решительным образом. Битва получилась короткой, но ожесточенной. Все аланы, включая князя Омана, полегли перед городскими воротами.
— Каган Баламбер должен быть доволен, — сказал с усмешкой Буняк, горделиво поглядывая на горящий город. — Самое время ему переправиться через Дон.
— Каган через Дон переправляться не будет, — усмехнулся Белорев.
— Почему? — удивленно глянул на княжича бек.
— Баламбер уже в Готии. Он прошел по Азовскому морю как по тверди и ударил там, где его меньше всего ждали.
— А ты, случайно, не бредишь, княжич?
— Нет, бек, — засмеялся Белорев. — Просто мы оказались умнее гордого старца Германа Амала.
Весть о переправе гуннов через Дон не застала Германареха врасплох. Он успел собрать под своей рукой двадцать тысяч конных и пятьдесят тысяч пеших воинов и теперь безбоязненно двигался по степи навстречу победе. Баламбер поторопился, рассчитывая на телесную слабость своего противника, но Герман Амал в эту жаркую летнюю пору чувствовал себя бодрым, как никогда. Рана, беспокоившая его долгие годы, наконец зарубцевалась. Сил прибавилось настолько, что он без труда выдержал долгий переход, практически не слезая с седла. Ближники удивлялись его почти юношескому задору. Им было невдомек, что Германа Амала вела в поход божественная сила, та самая сила, которая позволила ему перебороть недуг. За время болезни его не раз посещали сомнения в правильности избранного пути, но он не позволил этим сомнениям убить веру. Даже мученическая смерть епископа Вульфилы хоть и ужаснула Германареха, но не погасила свет в обновленной душе. Он остался верен Христу в самые страшные дни болезни, когда лежал недвижимо на ложе, брошенный и забытый практически всеми, и с ужасом ждал смерти. Многие пытались поколебать эту веру в его душе. Многие призывали его отречься от Христа и вернуться к старым богам. Молчал даже рекс Сафрак, старый добрый товарищ, который не покинул Германа Амала в тяжкий для него час и сделал все возможное и невозможное, чтобы удержать власть, ускользавшую из ослабевших рук старого вождя. Какое счастье, что Герман Амал сумел устоять, не поддавшись на посулы хитрых колдунов. И случилось то, о чем не раз говорил ему епископ Вульфила, — здоровый дух сумел возродить к жизни больное тело. Это была победа не столько Германареха, сколько Христа, и очень многие люди это оценили. Епископ Викентий сказал верховному вождю, что после его чудесного выздоровления тысячи готов увидели свет истинной веры и отреклись от старых богов. Вот она, цена терпения. Вот она, награда за годы страданий. Рекс Герман Амал спасал все эти годы не только свою душу, он сумел привести к Христу множество заблудших овец, и этот его подвиг никогда не будет забыт ни на земле, ни на небесах.
— Почему я до сих пор не вижу антов князя Буса в наших рядах? — резко обернулся Германарех к рексу Гулу, трусившему за его спиной на смирной гнедой кобыле.
Вождь герулов, человек далеко уже немолодой и вечно всем недовольный, в ответ на этот вопрос только руками развел. Откуда же ему знать, почему хитрец Бус отмахнулся от всесильного Германа Амала, как от назойливой мухи. Сам Гул с готовностью откликнулся на зов верховного вождя готов и привел с собой две тысячи конных и семь тысяч пеших соплеменников, снаряженных и вооруженных для кровопролитной войны. Так же поступили вожди вестготов, Оттон Балт и Придияр Гаст. Эти двое удивили своими нарядами многих готских мужей, явившись пред очи Германареха в золоченых римских доспехах и плащах, снятых едва ли не с плеч императоров Валента и Валентиниана.
— Анты будут наказаны, — сухо бросил Германарех и зло ткнул пяткой в бок притомившегося коня.
В этом рекс Гул как раз не сомневался. Похоже, князь Бус, известный среди окрестных племен своим коварством, в этот раз крупно просчитался. Герман Амал, к удивлению многих вождей, давно его не видевших, не только не постарел за годы болезни, но словно бы сбросил с плеч несколько прожитых лет. Такое превращение немощного вроде бы старца в цветущего мужчину многими простыми готами было воспринято как чудо. И рекс Гул был одним из тех вождей, которые уже подумывали о том, чтобы последовать примеру Германареха и сменить веру. Во всяком случае, если Герману Амалу удастся разгромить гуннов Баламбера, то рекс Гул непременно сделает этот, возможно, самый важный в своей жизни шаг. Тут уж даже у самых недоверчивых не останется сомнений в силе Христа, коему человеческая природа не помешала стать богом. Впрочем, Один ведь тоже был когда-то человеком, если верить дроттам. Нынешний поход Германареха отличался от всех прочих еще и тем, что верховный вождь впервые не взял с собой жрецов Одина. Это был вызов не только старым богам, но и их приверженцам. И далеко не случайно таким мрачным смотрится рекс Алатей, один из самых близких к дроттам вождей. Алатей вообще уцелел по чистой случайности. По слухам, Вульфила и Сафрак собирались казнить его сразу после похода на русколанов. Однако поход выдался неудачным. Епископ Вульфила потерял в том походе голову и жизнь, а у Сафрака просто не хватило смелости действовать вопреки воле Витимира, до сих пор числящегося в соправителях отца. Это Витимир сумел тогда помириться с князем Коловратом и тем самым спас готов от кровопролитной войны, не сулившей им ничего хорошего. Поступок, говорящей скорее об уме сына Германа Амала, а уж никак ни о его глупости или слабости. К сожалению, рексы, близкие к верховному вождю, думали иначе, и они сделали все возможное, чтобы оттеснить сына от отца и окончательно их рассорить. Вот и сейчас, вместо того чтобы оставить Витимира в Готии, Германарех потащил его с собой в поход. А своим преемником он назвал не сына, а внука Винитара, тринадцатилетнего мальчишку, у которого еще не выросли усы. Правда, в дядьках при нем остался рекс Сафрак, человек опытный и умный, но многими ненавидимый за измену отеческим богам и дурное влияние на верховного вождя.
— Дымом потянуло, — сказал вдруг рекс Алатей, втягивая ноздрями воздух.
