На вошедшего Саллюстия Гайана взглянул без особого интереса. По его мнению, квестор был полным ничтожеством. Да и вообще, если верить Целестине, в окружении божественного Аркадия не нашлось ни одного мужчины, способного дать отпор префекту претория Руфину.
— Рад видеть тебя, комит, в добром здравии, — с порога пропел Саллюстий.
— На здоровье не жалуюсь, — криво усмехнулся варвар. — Страдаю от безденежья.
— Это дело поправимое, — сказал Саллюстий, присаживаясь на край ложа.
Гайана приподнялся на локте и впервые посмотрел на гостя с интересом. Комит, обласканный в свое время Феодосием, дураком не был, это квестор знал точно. Претензии окружающих относились в основном к его внешности и буйному нраву. Но если с внешностью ничего поделать было нельзя, то о поведении комита Гайаны благородной Целестине следовало бы призадуматься. Воспитанные люди не валяются на ложе в сапогах и не грубят гостям, едва переступившим порог. А варвар уже успел обрушить на склоненную голову квестора град незаслуженных оскорблений и целый ворох упреков, отчасти справедливых.
— Я проливал кровь за империю вовсе не для того, чтобы теперь прятаться в спальнях константинопольских потаскух.
Смущенный Саллюстий оглянулся на двери, но, к счастью, собеседников никто, кажется, не подслушивал, и благородная Целестина так и не узнала, сколь невысоко ценит ее заботу неблагодарный варвар.
— А что случилось с моим другом, светлейшим викарием Правитой? — спросил Саллюстий, дабы перевести в нужное русло неприятный разговор.
— Правита убит в битве при Медиолане, — нахмурился Гайана. — Ему здорово не повезло при встрече с сыном Придияра Гаста. Щенок ткнул его мечом в бок, и он умер на моих руках.
— Какое печальное известие, — сокрушенно покачал головой Саллюстий. — Император потерял в его лице опытного чиновника и мужественного военачальника.
— Брось, квестор, — пренебрежительно махнул рукой Гайана. — Для вас наша кровь дешевле воды. Не успели готы омыть свои раны и похоронить убитых, как вы, римляне, уже привечаете их врагов.
— Не в обиду тебе будет сказано, рекс Гайана, — вскользь заметил Саллюстий, — но и ты не торопишься с местью.
Варвар обвел глазами спальню в поисках предмета потяжелее, дабы запустить им в голову квестора, но, не обнаружив ничего подходящего, просто махнул рукой.
— У тебя есть возможность, высокородный Гайана, не только вернуть утраченное положение и имущество, но и возвыситься в глазах императора и епископа Нектария.
— Говори яснее, — небрежно бросил варвар.
— Надо устранить одного человека, — понизил голос до шепота Саллюстий.
— И я даже догадываюсь, кого именно, — прищурился на гостя Гайана.
— Пятьдесят тысяч денариев, — назвал сумму квестор.
— Сто пятьдесят, — поправил Саллюстия рекс. — Дом Руфина доверху набит франками.
— Семьдесят пять тысяч, — повысил ставку соблазнитель. — Тебе не придется атаковать его дворец. Ты подойдешь к нему во время смотра и ударишь мечом.
— А потом меня повесят как убийцу?! — вспылил Гайана.
— Все зависит от того, какая реальная сила будет у тебя под рукой, комит, — спокойно отозвался Саллюстий. — Божественный Аркадий сейчас слаб. Он не осмелится казнить человека, стоящего во главе пяти-шести легионов. У тебя есть возможность стать магистром пехоты вместо сиятельного Лупициана.
— Значит, я должен убить еще и магистра?
— Нет, — в испуге замахал руками Саллюстий. — Конечно же нет. Лупициан будет префектом претория вместо сиятельного Руфина.
— Выходит, ты приглашаешь меня поучаствовать в заговоре? — догадался Гайана.
— Можно сказать и так, — не стал спорить квестор.
— В таком случае, сто пятьдесят тысяч, Саллюстий, и ни денарием меньше, — отрезал Гайана. — Мне еще предстоит подкупить трибунов.
— Хорошо, — согласился Саллюстий. — Смотр легионов состоится через три дня. Деньги ты получишь сегодня вечером. Желаю тебе успеха, рекс Гайана.
Саллюстий волновался как никогда в жизни. В Константинополе всегда хватало доносчиков. И хотя участники заговора были людьми проверенными, к тому же лично заинтересованными в благополучном исходе предприятия, тем не менее квестор очень опасался, что среди них найдется предатель. О реакции сиятельного Руфина на подобный донос нетрудно догадаться. Нынешний префект претория не склонен к всепрощению. И посчитаться со своими врагами он мог исподтишка, не привлекая к своим действиям внимания божественного Аркадия. В конце концов, для того чтобы отправить хорошего человека в мир иной, не обязательно посылать его на плаху, порой достаточно удара кинжала или капли яда в вино. Особенно тяжко пугливому квестору было по ночам, но, к счастью, до решающего дня он все-таки дожил, и теперь его дальнейшее существование зависело исключительно от ловкости и удачливости высокородного Гайаны.
Божественный Аркадий с интересом отнесся к затее магистра Лупициана провести смотр армии. Местом проведения парада выбрали ипподром, способный без труда вместить десяток легионов, не говоря уже о наличии удобных мест для зрителей, включая самых высокопоставленных. Сиятельный Лупициан полагал, что будет полезным продемонстрировать военную мощь константинопольским обывателям, напуганным слухами об очередном нашествии варваров. Лупициана поддержали все чиновники империи, включая сиятельного Руфина.
Ипподром стал заполняться зрителями задолго до начала смотра. Конечно, обыватели предпочли бы увидеть соревнование колесниц или скачки, но и у военных парадов были свои почитатели. Особенно среди женщин. Вид марширующих легионеров всегда вызывает трепет в нежных сердцах.
Божественный Аркадий прибыл на ипподром ровно в полдень в сопровождении жены Евдоксии и высших чиновников империи. Брак императора вызвал немало пересудов в Константинополе, и многие горожане жаждали увидеть дочь варвара, покорившую сердце божественного Аркадия. Евдоксия была удивительно хороша в своем парчовом наряде. К такому выводу пришли зрители, сидевшие неподалеку от императорской ложи, и сумели донести свое мнение до всех константинопольцев, заполнивших в этот день ипподром. Распоряжались парадом магистр пехоты Лупициан, магистр конницы Бастый и префект претория Руфин. Но если Лупициана горожане знали давно и хорошо, то двое последних вызвали у них неподдельный интерес. Сиятельный Руфин, человек еще далеко не старый, хотя и с сильной проседью в волосах, понравился зрителем прямым станом и величественной осанкой, которой мог бы позавидовать и сам император Аркадий, к слову, не отличавшийся телесной красотой, так же как его батюшка блаженной памяти Феодосий.
Магистр пехоты Лупициан взмахнул рукой, и десятки труб возвестили зрителям о начале парада. Северные ворота, через которые на ипподром обычно въезжали колесницы, запряженные четверкой, а то и шестеркой коней, широко распахнулись, и римские легионеры, блистая доспехами, ступили на усыпанную песком арену. Первый легион остановился перед императорской ложей лицом к божественному Аркадию. Трибун, командующий им, бросился к ложе, уверенно печатая шаг по каменным ступенькам. В руке он держал обнаженный меч, которым собирался отсалютовать императору. Впрочем, к ложе его не подпустили гвардейцы, тщательно охранявшие божественного Аркадия. Трибун остановился напротив префекта претория, поднявшегося ему навстречу со скамьи. Видимо, сиятельный Руфин и должен был выслушать просьбы легионеров, которые они, согласно древнему обычаю, доносили до ушей императора во время смотров и парадов.
