— В конце концов, я могу и посвататься, — обиделся на упреки Перразия Аталав.
В принципе, в предложении рекса древингов не было ничего обидного для Гонория. Тем более что Аталав был сыном матроны Ефимии, принадлежавшей к римскому патрицианскому роду. На это Перразий и напирал в разговоре с Иовием.
— Этот брак поможет укреплению империи, — настаивал Перразий. — Аталав Гаст занимает высокое положение в готском стане. Мы сможем установить добрые отношения с готами на многие годы вперед. Кроме того, чрезмерная забота божественного Гонория о своей сестре уже породила множество слухов, весьма оскорбительных для императора-христианина.
Последнее было правдой. Об этом действительно шептались в Медиолане. И если на связь Гонория с Олимпием церковь в лице епископа Амвросия смотрела сквозь пальцы, то телесную близость императора с собственной сестрой нельзя было допустить ни в коем случае. Именно поэтому магистр Иовий слушал комита агентов с большим вниманием и даже сочувствием.
— К сожалению, рекс Аталав язычник, — напомнил Перразию магистр, — и это может породить большие трудности.
— Зато мы можем потребовать от готов более лояльного отношения к христианам и поставить это главным условием нового союза.
— Я поговорю с епископом Амвросием, — кивнул Иовий. — Возможно, нам удастся убедить Гонория в выгодности этого союза.
Гонорий узнал о притязаниях наглого варвара от верного друга Олимпия. Гнев императора был ужасен, что заставило трибуна конюшни призадуматься. И даже почувствовать легкий укол ревности. До сих пор он считал слухи, порочащие Гонория и Галлу, абсурдными. Их симпатии не выходили за рамки отношений брата и сестры, любящих друг друга в силу кровного родства. Чего удивительного, а уж тем более предосудительного в том, что Гонорий, рано потерявший отца и мать, сильно привязан к сестре? Скорее всего, слухи о возможной близости Гонория и Галлы исходили от комита схолы агентов Перразия, который выступал за союз с готами. Но союз империи с язычниками укреплял позиции партии Стилихона в ущерб христианской партии, и епископ Амвросий не мог этого не понимать. К сожалению, магистр пехоты Иовий заколебался в самый неподходящий момент. Будучи фанатичным сторонником христианской веры, он слишком уж усердно, по мнению Олимпия, заботился о добродетели. В конце концов, и сам Олимпий был добрым христианином, пусть и не без греха. Этот грех ему отпустил сам епископ Амвросий, хотя и попенял молодому трибуну на распущенность. Но, во-первых, Олимпий пошел на близость с императором не по своей воле, а по совету высокородного Феона, а во-вторых, эта близость позволила подорвать влияние на императора префекта Стилихона, вознамерившегося окончательно прибрать к рукам божественного Гонория, выдав за него свою дочь. Так что дело здесь было не в распутстве, а в очень тонкой политической интриге, проведенной людьми, заботящимися в первую очередь о благе империи и христианской вере. Так, во всяком случае, объяснял сложившуюся ситуацию высокородный Феон, к которому Олимпий частенько обращался за советом. Вот и в этот раз комит финансов очень внимательно выслушал встревоженного трибуна конюшни.
— Мы не можем допустить этот брак ни в коем случае, — произнес он наконец после долгого раздумья.
— Почему? — насторожился Олимпий, которому после встречи с Гонорием вдруг захотелось, чтобы прекрасная Галла, к которой он прежде относился равнодушно, отправилась куда-нибудь очень далеко. Конечно, сестра императора не блистала умом. Зато ее вполне могли использовать расторопные люди для усиления своего влияния на Гонория. А Олимпию не нужны были конкуренты.
— Ты уверен, что отношения Гонория и Галлы невинны? — ответил вопросом на вопрос Феон.
— Руку даю на отсечение, — заверил комита финансов трибун конюшни.
— Значит, за слухами, порочащими их, кроется тонкая интрига.
Положим, Олимпий и сам об этом догадался. Высокородный Феон совершенно напрасно числит своего молодого друга в глупцах. Олимпий не столь наивен, чтобы верить сплетням, гуляющим по столичному городу.
— Перразий? — спросил трибун конюшни у Феона.
— Комит агентов в силу занимаемого положения обладает обширной информацией и умеет обратить ее на пользу и себе, и своим друзьям. И, разумеется, благородная Анастасия далеко не случайно свела в своем доме двух голубков. Супруга магистра Сальвиана никогда особенно не скрывала своих теплых чувств к префекту Стилихону. Они стали любовниками еще в ту пору, когда последний был трибуном.
— Варвар лишил девственности Галлу, в этом у меня нет никаких сомнений, — заверил Феона Олимпий. — Эта дурочка влюбилась в него без памяти с первого взгляда.
— Не думаю, что соблазнение невинной девушки такая уж трудная задача для сына демона, — усмехнулся Феон.
— Какого демона? — воскликнул ошеломленный Олимпий, у которого вдруг возникли большие сомнения по поводу здоровья комита финансов.
— Демона по имени Придияр Гаст, — криво усмехнулся Феон и положил перед трибуном конюшни лист пергамента: — Вот, полюбуйся. Это отчет корректора Перразия по поводу событий, происходивших в Риме более тридцати лет тому назад. Особую достоверность этому отчету придает подпись покойного отца Леонидоса, бывшего свидетелем происшествия. Иногда очень полезно порыться в старых документах, можно откопать много полезных и весьма поучительных сведений.
Сведения были из ряда вон выходящими, это Олимпий готов был признать. Вот только поверить в то, о чем корректор Перразий докладывал императору Валентиниану, трибуну мешал врожденный здравый смысл.
— И это имело какие-то последствия? — вопросительно глянул на комита финансов трибун конюшни. — Неужели император поверил в этот бред?
— Ты циничен, друг мой, — осуждающе покачал головой Феон. — Впрочем, я не исключаю, что божественному Валентиниану выгодно было поверить корректору Перразию и отцу Леонидосу. В результате префект анноны Пордака был оправдан по всем пунктам обвинения и благополучно дожил до наших дней.
— Выходит, есть свидетель происшествия, видевший все своими глазами?
— И даже не один, — усмехнулся торжествующе Феон. — Это сенаторы Пордака и Серпиний, а также комит агентов Перразий, которому очень трудно будет опровергнуть самого себя.
Олимпий от восхищения даже притопнул ногой. Все-таки в Медиолане очень мало людей, которых по изощренности ума можно сравнить с высокородным Феоном. Какое счастье, что судьба свела Олимпия с этим незаурядным человеком. Что ни говори, а у комита финансов есть чему поучиться. Интриган Перразий будет повержен оружием, которое он сам же выковал много лет тому назад.
— Я должен показать это императору, — воскликнул Олимпий, беря пергамент со стола. — Гонорий склонен к мистике, он поверит написанному. А что нам делать с Галлой?
— Она жертва демона, — пристально глянул в глаза Олимпию Феон. — Только жертва, понимаешь? Ее не в чем винить. Более того, ты должен ей посочувствовать. Тем не менее ее следует удалить из дворца императора до тех пор, пока в ней не вызреет дьявольское семя.
