— Я пришлю тебе вольноотпущенника Фавста, — сказал Олимпий, поднимаясь с лавки. — Он очень ловкий мошенник. Ты можешь доверять ему как самому себе.
Рекс Валия выслушал посланцев Гонория сидя. Два десятка готских и древингских рексов с удобствами расположились за его спиной на широких лавках и насмешливо поглядывали на римлян. Так победители встречают побежденных. Олимпию хватило ума не устраивать скандал по этому поводу, дабы не давать готам лишний повод к зубоскальству. У Гонория практически не было сил, чтобы настоять на своем статусе полубога и императора, а потому его послам не оставалось ничего другого, как проглотить обиду, нанесенную высокомерными готами. Что же касается рекса Валии, то он держался любезно и с сиятельным Олимпием, и с высокородным Феоном. Улыбка не сходила с его красивого лица. Зато условия, которые он продиктовал римлянам, оказались воистину ужасными. Вся власть в империи сосредоточивалась в руках готского вождя. Все собранные с провинций подати и налоги он тоже забирал себе. Императору Гонорию он великодушно оставлял Ровену и обещал не тревожить его в этой обители унижения и скорби. Своим наследником Гонорий должен был провозгласить сына божественного Аттала и благородной Пульхерии.
— Но у Аттала нет сыновей! — успел выкрикнуть высокородный Феон, чем вызвал ехидный смех варваров.
— Он скоро родится, — усмехнулся рекс Валия. — В этом ни у кого не должно быть сомнений.
Олимпий с трудом удержался от ругательства. Черт бы побрал старого негодяя Пордаку, который свел блудливую Пульхерию с вождем варваров. Этот еще не родившийся младенец может поломать всю игру епископа Амвросия. Даже если Аттал отречется от императорского достоинства, это ровным счетом ничего не изменит. Скорее только упрочит позиции рекса Валии, который будет править римской империей от имени младенца, объявленного сыном божественного Аттала.
— Мы готовы удовлетворить требования Гонория, но только в том случае, если император примет наши условия, — спокойно сказал Валия. — В случае отказа Рим и Ровена будут разграблены и опустошены.
При этих словах на лице рекса Валии не дрогнул ни один мускул, а в его карих глазах не было и тени сомнения в собственной правоте. Олимпий вдруг с тихим ужасом осознал, что этот человек способен сдержать слово. Он действительно предаст Вечный город, бывший на протяжении столетий центром мира, огню и мечу. И вина за содеянное падет не на варвара, а на несчастного Гонория, который был призван богом, дабы сохранить Рим, но оказался слишком слаб для подобной миссии.
Глава 9 Федераты
Благородная Пульхерия не считала свою связь с посланцем бога Одина предосудительной. Конечно, она слегка погрешила против Христовой веры, но уже получила отпущение грехов от епископа Иннокентия, посчитавшего, что ради спасения Рима и христианских храмов можно поступиться многим, в том числе и моралью. Пульхерия вняла словам Иннокентия и приготовилась жертвовать собой и далее. Тем более что удовольствие, получаемое во время обряда жертвоприношения, с лихвой компенсировало все неудобства от слухов и сплетен, распространяемых по городу недоброжелателями императрицы. Пульхерия нисколько не сомневалась, что болтливыми римскими матронами движет зависть. Ибо любая из них, не раздумывая, родила бы сына от посланца бога, пусть и языческого. А в божественном происхождении своего избранника Пульхерия нисколько не сомневалась. Ну не мог простой смертный явиться на ее зов во время магического обряда. Такое под силу только ярману, в чьих жилах течет кровь Одина. Даже старый скептик, сенатор Пордака, в конце концов вынужден был это признать. Хотя поначалу он просто смеялся над усилиями Пульхерии и Белинды. Пока что Пульхерию беспокоило только одно — непостоянство рекса Валии, который слишком уж опрометчиво дарил свою любовь первым встречным. К счастью, жрица Изиды Белинда обещала Пульхерии приготовить любовный напиток, который должен был навсегда привязать ветреного рекса к одной-единственной женщине, достойной его любви.
Сенатор Пордака не пожалел денег ни на отделку старого дворца, ни на мебель, украшавшую его залы. А количество мраморных статуй, расставленных на лестнице и в саду, вообще поражало воображение. Любопытный рекс Валия охотно любовался как статуями, так и живописными полотнами, изображавшими римских богов, и очень сокрушался по поводу того, что христиане разрушили старые римские храмы. Пульхерия в таких случаях помалкивала. Не хотела брать лишний грех на душу и осуждать епископа Иннокентия, ревностно разрушавшего все, что хотя бы отдаленно напоминало о старой вере.
Жена Валии умерла при родах три года назад. Погиб и ребенок, которого она не сумела выносить. Готы посчитали это дурным предзнаменованием. Наверное, поэтому Валия, у которого, правда, были сын и дочь, столь ревностно следил, как протекает беременность Пульхерии. Сомнений ни у него, ни у самой Пульхерии в том, кто является отцом еще не рожденного ребенка, не было. Матрона вышла замуж уже пять лет назад, но, увы, ее брак с божественным Атталом долгое время оставался бесплодным. Теперь этому ребенку, зачатому не без помощи бога Одина, предстояло возродить великую империю. Пульхерия сказала об этом Валии, и тот кивнул в знак согласия.
В приятных хлопотах последних дней Пульхерия почти забыла о своем муже, который оказался, однако, настолько бестактным, что сам напомнил о себе безобразной сценой ревности. Если бы он проявлял столько же пыла на ложе, цены бы ему не было. Пульхерия не сдержалась и высказала эту мысль вслух, чего, наверное, не следовало бы делать. Божественный Аттал смертельно побледнел и пробурчал под нос то ли угрозу, то ли ругательство. А ведь это она, Пульхерия, сделала своего мужа императором. И это именно ей божественный Аттал должен быть благодарен за триумф, который устроили ему римляне. Ну и рексу Валии, естественно. При таком префекте претория императору некого было бояться и не о чем тужить. Казалось бы, живи да радуйся, но божественный Аттал почему-то с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее…
Дабы соблюсти приличия, Пульхерия навещала Валию только под покровом темноты, в сопровождении всего-то полусотни готов, выделенных ей рексом. Конечно, по статусу Пульхерии полагалась более солидная свита, но императрица не хотела привлекать внимание к своей персоне, особенно в столь щекотливой ситуации. О ее связи с рексом Валией в Риме не говорил только ленивый, но это вовсе не означает, что они должны выставлять свои отношения напоказ.
Рекс Валия встретил Пульхерию во дворе и собственноручно помог ей выбраться из носилок.
— Сегодня ты хороша как никогда.
Эту фразу он неизменно повторял при каждой их встрече. Впрочем, в отличие от своего друга рекса Аталава, Валия не отличался красноречием. Возможно, потому, что плохо знал чужой язык. Зато языком жестов он владел в совершенстве. И Пульхерия почувствовала это сразу, как только они остались наедине. В высшей точке любовного взлета императрица вдруг услышала полный ярости мужской рык, но не придала этому значение. Возможно, ей этот рык просто почудился.
Аттал вернулся домой в таком состоянии, что Олимпий всерьез испугался за его здоровье. Лицо императора-самозванца было багровым до синевы. Конечно, если бы Аттала хватил удар, Рим перенес бы эту потерю, но у Олимпия на префекта были свои виды, и он сделал все от него зависящее, чтобы привести ревнивого мужа в чувство.
