— Заплатил? — полюбопытствовал Орест.
— Прислал сотню денариев, — вздохнул обиженный Скудилон. — Да разве ж в деньгах дело. После смерти князя Меровоя его сынок совсем распоясался. Мало ему простых жен и девок, так он ведь и дочерей знатных франков не обходит вниманием. Вводит их в грех почем зря.
— А какая в том печаль, коли франки язычники? — удивился Эгидий.
— Нравы-то у них строгие, — не согласился Скудилон. — Прежде за прелюбодеяние живыми в землю закопать могли. Да и ныне обидчику никто спуску не даст. Но князь — другое дело. Он ведь у них вроде святого. От его волос-де сияние исходит.
— Исходит, — неожиданно вступила в разговор доселе молчавшая Ириния. — Мою мать князь Меровой вылечил от горячки простым прикосновением.
— Неужели правда? — покосился на хозяина Эгидий.
— Про Меровоя худого слова не скажу, — вздохнул Скудилон. — Многих он от недугов излечил. И правителем был справедливым. Зато сынок его — исчадье ада.
Возможно, у прелестной Иринии на этот счет было иное мнение, но высказывать его вслух она не стала. Выставив на грубо сработанный стол приготовленную еду, она прихватила ребенка из люльки и удалилась на женскую половину.
— Прежде я двух служанок держал и конюха, — извинился перед гостями хозяин, — но ныне дела мои совсем захирели. Два воза с товарами я потерял во время войны князя Ладо с сиятельным Майорином. Двести динариев словно корова языком слизнула.
— Здесь пятьсот, — бросил на стол увесистый кожаный мешок Эгидий. — В возмещение за понесенные убытки и в награду за еще не оказанную услугу.
— Лоб разобью, — просиял ликом Скудилон, прижимая к груди подаренное золото, — а дело сделаю, высокородный патрикий.
— У кого из знатных франков самый большой зуб на князя Ладо? — спросил Эгидий.
— Обиженных много, — обнадежил гостей догадливый хозяин. — Но более всех досадил Ладорекс благородному Венцелину. Можно сказать, на посмешище всему городу выставил. А ведь Венцелин среди франков человек не последний, то ли боярин, то ли барон, не скажу точно, как у них знатные мужи прозываются. Уж больно мудрены франкские слова для галльского уха.
— А в чем обида-то?
— Обнадежил Ладорекс Венцелина. Вроде бы как собирался в жены его дочь взять. Многие франки уже завидовали грядущему возвышению боярина. А князь в последний момент возьми да и откажись от невесты. Порченая-де она. Не сумела себя до свадьбы соблюсти. Так ведь он же ее испортил. Вполз девке в душу, колдун проклятый! Улестил посулами и в кусты. Говорят, что князь богине языческой приглянулся. В честь этой Лады его и назвали. Вот она ему и помогает соблазнять женок и девок.
— А что Венцелин?
— Почернел с горя, — вздохнул Скудилон. — Шутка сказать, такое пренебрежение.
— А с дочерью что стало? — спросил заинтересованный Орест.
— Убил ее Венцелин. Собственной рукой. Я же сказал — у франков нравы суровые. А она своей слабостью и род опозорила, и отца.
— Варвары, — процедил сквозь зубы Эгидий.
— Я бы свою тоже прибил, — сверкнул глазами Скудилон, — но ведь нет на ней вины. Не добром же она с ним пошла.
— Не жене мстить надо, а насильнику, — рассердился на хозяина комит.
— Ну да, — криво усмехнулся галл. — Где он, а где я. Франки с мечом рождаются, с ним и в могилу ложатся. А я кроме ножа иного оружия в руках не держал. Даже охрану для торгового обоза мы, галлы, не вправе снарядить из своих. Приходится франкам кланяться. А эти такую цену заламывают, что от такой торговли сплошные убытки.
— Считай, повезло тебе, Скудилон, — усмехнулся Орест. — И будем надеяться, что повезет всему городу Паризию.
С Венцелином ловкий торговец свел римлян уже на следующий день. Встреча состоялась на загородной вилле, которые в этих краях назывались замками. Замок был обнесен высокой каменной стеной и окружен довольно глубоким рвом, видимо, высокородному франку было чего бояться в этом краю.
— Так ведь они между собой не мирят, — пояснил удивленным патрикиям Скудилон. — Чуть ли не век обиду помнят. Род на род, племя на племя.
— А вооруженных людей под началом у Венцелина много?
— Тысячу человек сможет поднять, — уверенно заявил торговец. — А если другие знатные франки его поддержат, то войско они вмиг соберут.
Боярин Венцелин был рослым широкоплечим человеком лет сорока, светловолосым, с холодными и удивительно синими глазами. Но гостей эти глаза смотрели с подозрением, но без злобы. Мебель в каменном логове была самая простая — столы, лавки и огромные лари, в которых франки хранили одежду, посуду и припасы. Что удивило Эгидия, так это оружие, развешанное по стенам. Здесь были не только франкские, но и римские мечи, взятые, судя по всему, на поле битвы. Особенно хорош был меч, висевший прямо над головой хозяина. Рукоять его венчала позолоченная голова дракона, с двумя небольшими рубинами вместо глаз, а ножны были столь густо украшены серебряными завитками, что у Эгидия даже в глазах зарябило.
— С гуннского бека снял, — пояснил хозяин. — На Каталунских полях. Знатное было дело.
На галльском языке франк Венцелин говорил почти чисто, видимо, перенял его у слуг, в немалом числе проживающих в его обширном замке. Но воинов здесь было еще больше. Все как один в длинных, до колен, белых рубахах, расшитых замысловатыми узорами у ворота и по подолу. За длинный стол, накрытый в большом зале, село вместе с хозяином и гостями более сотни человек. Римлян своим людям Венцелин представлять не стал, но те и без того, похоже, догадались, что к ним в замок залетели важные птицы. Орест, хорошо знавший венедский язык и обычаи варваров, не ударил в грязь лицом и сумел достойно ответить на приветствие хозяина, чем вызвал одобрительный гул среди собравшихся.
— Я своим людям доверяю, — негромко бросил Венцелин, — но для серьезного разговора время еще не приспело.
Разговор, впрочем, состоялся в тот же день у весело гудящего очага. Кроме самого Венцелина и двух римлян, в комнате никого не было, так что можно было говорить откровенно.
— Ты римский комит? — в лоб спросил Эгидия Венцелин.
— Да, — подтвердил гость. — Божественный Авит поручил мне разрешение проблем, возникших на северных границах империи.
— И что ты хочешь мне предложить, комит Эгидий?
— Я предлагаю тебе, благородный Венцелин, и всем франкам союз с Римом.
— В таком случае тебе следовало обратиться к князю Ладо, — сухо отозвался на предложение гостя хозяин.
— Сын Меровоя не устраивает Рим в качестве союзника. Этот человек вздорен и ненадежен. Божественный Авит предпочел бы иметь дело с человеком, имеющим за плечами огромный опыт, а не с зеленым мальчишкой, не способным обуздывать собственные страсти.
— Ты хочешь устранить князя моими руками? — зло прищурился на комита Венцелин. — Должен сразу предупредить тебя, римлянин, участвовать в убийстве Ладорекса я не буду. Этот вздорный юнец оскорбил мою честь и честь моего рода, но он избранник венедских богов и сын ярмана Меровоя. Его гибели мне не простят ни волхвы, ни бояре, ни даже мои родовичи.
