— Мы охотимся за этим авантюристом почти два года, — начал он свой невеселый рассказ. — Первой его жертвой стал сиятельный Афраний. Префекта нашли в подвале того самого дома, о котором ты спрашиваешь, высокородный Феофилакт. С его смерти все и началось. Марк Север очень быстро понял, какую выгоду можно извлечь из суеверий и страхов римской толпы. Он придумал воистину дьявольский план и стал его реализовывать с настойчивостью безумца. Если бы он попытался нам отомстить обычным способом, мы давно бы его схватили. Сил у нас под рукой более чем достаточно. Да и опыта нашим людям не занимать. Но сын матроны Климентины объявил себя посланцем этрусских богов, якобы истинных хозяев Рима. Чернь поверила ему. Этому способствовали и слухи о его таинственном зачатии. Спасибо божественному Валентиниану, вздумавшему поиграть в демонов. Теперь мы расхлебываем то, что он заварил когда-то. Марк поселился в доме Туррибия почти открыто. Несколько раз мы пытались захватить его там. К сожалению, безуспешно. Он уходил от нас подземным ходом. Дважды мы оставляли в этом доме своих людей, и оба раза находили их по утру мертвыми. После такого жестокого урока желающих поохотиться на сиятельного Марка значительно поубавилась.
— А почему вы не сровняете этот дом с землей? — удивился Перразий.
— Чернь нам этого не позволяет, — вздохнул Орест, подливая новую порцию вина в свой кубок. — По городу пустили слух, что этрусские боги не простят римлянам еще одного надругательства над своим капищем. Обыватели, естественно, перетрусили и теперь лягут костьми на пути любого, кто осмелится вторгнуться в святилище. А тут еще нелепая смерть епископа Амвросия…
— Он действительно умер в тот самый день, когда предал анафеме сиятельного Марка? — спросил Феофилакт.
— Да, — поморщился Орест.
— А зачем он похитил его тело?
— Чтобы бросить тень и на покойного епископа, и на всю христианскую религию, — охотно пояснил Орест. — Силы ада не станут похищать тело праведника, а если они его забрали, то, значит, Амвросий грешен, значит, он преступник, от которого отвернулся Бог.
— А кто такой Глицерий? — спросил Феофилакт.
Услышав этот невинный, в общем-то, вопрос, Орест даже зубами заскрипел. Тем не менее он нашел в себе силы, чтобы продолжить прерванный рассказ:
— Глицерий — комит схолы агентов, он один из главных охотников за сиятельным Марком.
— Тогда зачем сын Ратмира объявил его новым императором? — растерянно развел руками Феофилакт.
— Откуда же мне знать?! — взвизгнул Орест. — Возможно, этот дьявол во плоти решил бросить тень на едва ли не самого преданного сторонника божественного Олибрия.
— И ему это удалось?
Орест ответил не сразу. Он довольно долго и старательно гладил свой чисто выбритый подбородок, прежде чем высказать свое мнение по этому поводу.
— Я комиту агентов верю, — сказал он наконец. — Хотя у монсеньора Викентия имеются кое-какие сомнения на его счет. Когда-то Глицерий был чиновником свиты императора Валентиниана и участвовал во многих его забавах сомнительного свойства. В том числе и в языческих мистериях. Епископ Медиоланский полагает, что во время одного из таких обрядов Глицерий, сам того не желая, мог переступить грань, отделяющего христианина от язычника.
— Иными словами, продать душу дьяволу, — холодно бросил Феофилакт. — И теперь демон, с которым он заключил договор, требует от него выполнения взятых на себя обязательств.
Глава 6 Приговор
Нельзя сказать, что божественный Олибрий являл собой образец спокойствия в эту ночь, тем не менее он весьма любезно принял Феофилакта, решившего разделить с ним нешуточную опасность. Дворец императора был окружен гвардейцами. По словам Ореста, их было более трех тысяч. Три легиона пехотинцев и тысяча клибонариев находились в резерве и в любую минуту готовы были ринуться на помощь Олибрию. Если Марк решил с помощью городского сброда атаковать дворец, то его затея изначально обрекалась на провал. Все входы и выходы дворца были наглухо перекрыты. Почти все слуги, за исключением тех, которых Олибрий знал лично, удалены. Первый этаж дома и подвал были буквально забиты гвардейцами. А зал, в котором император собирался провести, возможно, последнюю ночь в своей жизни, охранялся двумя десятками отборных телохранителей, готовых разорвать любого, кто рискнет покуситься на их благодетеля. Этим верным натасканным псам Олибрий верил как самому себе. О чем он без обиняков заявил Феофилакту. Кроме телохранителей в зале находились еще несколько мужей из свиты императора, а также епископ Викентий Медиоланский, призванный силой креста отгонять нечистую силу. Среди высших чиновников ростом и благородством осанки выделялся магистр пехоты Юлий Непот. Если верить Оресту, этот человек уже успел отличиться в войне с франками Ладо. Нельзя сказать, что римляне в том противоборстве одержали победу, но Арль и прилегающие к нему земли им все-таки удалось отстоять. Новый комит финансов империи высокородный Аполлинарий тоже приглянулся византийскому послу своей любезностью и умением поддерживать беседу даже в тех непростых обстоятельствах, в которых оказались люди, пришедшие в эту ночь, чтобы поддержать императора. Что же касается магистра двора Евсория, то Феофилакт хорошо его знал еще по Константинополю. Евсорий доводился Олибрию родственником и неизменно пользовался его расположением еще с тех пор, когда император был простым сенатором.
Беседа с самого начала приняла доверительный характер. Божественный Олибрий был настолько любезен, что пригласил своих сановников и посла божественного Василиска к накрытому столу. Сам он ничего не ел, лишь пригубил вино из серебряного кубка, зато внимательно выслушал рассказ Феофилакта о событиях, происходивших в Константинополе в этом году. Легкость, с которой божественный Василиск изгнал из столицы империи наглого исаврийца, произвела на патрикиев очень большое впечатление. За столом божественного Олибрия собрались люди, считавшие себя потомками древних римских родов, и любую победу над варварами они рассматривали как новый шаг к возрождению Великого Рима. Орест предложил тост за здоровье Василиска, и его охотно поддержали не только патрикии, но и сам божественный Олибрий. Феофилакт в свою очередь предложил выпить за союз Рима и Константинополя на страх многочисленным врагам империи, чем вызвал горячее одобрение присутствующих.
Пока что ничего существенного ни во дворце, ни вокруг него не происходило. Утолив голод и жажду, патрикии вели неспешную беседу, в основном на отвлеченные темы, старательно обходя все острые углы. Аполлинарий рассказал о новой постановке в Одеоне, который он посетил на днях. Феофилакт поведал о скачках в Константинополе, которые устроил в свою честь божественный Василиск. Магистр двора Евсорий, страстный поклонник «синих», был страшно огорчен их последними неудачами и своей бурной реакцией вызвал улыбку на губах божественного Олибрия. О пророчествах безумного Марка никто из сановников, присутствующих в зале, даже не заикнулся. Божественный Олибрий заговорил о поэзии, сиятельный Юлий его с удовольствием поддержал и даже продекламировал отрывок из Вергилия, вызвав у патрикиев взрыв патриотических чувств. Конечно, в зале ощущалось напряжение, особенно вначале, однако с течением времени оно постепенно рассеивалось. Летние ночи в Риме коротки, и патрикии стали все чаще поглядывать на окна в ожидании рассвета. По прикидкам Феофилакта, до восхода солнца оставалось всего ничего. Комита клонило в сон, но он мужественно боролся со своей слабостью. В зале становилось душновато, но никто не рискнул открыть окно, дабы не навлечь на себя гнев Олибрия. Неожиданно для патрикиев это сделал сам император, в задумчивости прохаживавшийся по залу. Божественный Олибрий вздохнул полной грудью свежий воздух и, обернувшись к гостям, произнес:
