– У меня работа,– прокашлялся Федор.– Ночная.
– У нас у всех ночная работа, Фреди... Почему бы нам не слетать на шабаш?
– А мы вроде уже на шабаше,– попробовал отвертеться Федор, оглядываясь по сторонам.
– Шутник,– улыбнулась красавица, показав совершенно потрясающие зубы.– Здесь мы всего лишь разогреваемся.
– Я летать не умею,– отбояривался, как мог, Федор.– У меня другая специализация.
– Я тебя прокачу на метле,– пообещала настырная ведьма.– Гарантирую массу впечатлений.
Не чуждый чувства юмора Федор посчитал, что шутка – ничего себе. Согласие полетать на метле ни к чему его не обязывало, поэтому он дал его с легким сердцем. Красавица, удовлетворенная покладистостью кавалера, упорхнула в зал поражать своими формами пресыщенную публику. Федор вытер капли пота, выступившие на лбу: у него появились серьезные сомнения в том, что в подобном вертепе ему удастся сохранить незапятнанным моральный облик офицера Конторы... С другой стороны, руководство, посылая сотрудника на оперативное задание в ночной клуб, должно же, в конце концов, учитывать, что ничто человеческое ему не чуждо и он вполне может пасть – не в служебном, разумеется, смысле, а в сугубо интимном.
Кто чувствовал себя за кулисами ночного клуба как рыба в воде, так это Аркашка Канарейкин! Он самым бессовестным образом перемигивался с легкомысленными девицами, расточая им улыбки и поцелуи – пока что, правда, воздушные.
Нет, сказать, что за кулисами царил абсолютный хаос, было нельзя. Попривыкнув, Крюков даже пришел к выводу, что, несмотря на внешнюю распущенность и обилие обнаженной плоти, в варьете умеют поддерживать дисциплину. В роли дядьки-надсмотрщика выступал уже знакомый Федору ветеран эстрадного искусства Макар Терентьевич Жабаненко, решительно пресекавший поползновения на неслужебные отношения в рабочее время. Именно Жабаненко сделал Аркану Кенару довольно резкое замечание, когда тот попытался выйти за рамки приличий. Федору такая строгость понравилась, зато Канарейкин огорчился не на шутку.
– Потогонная система! – сказал он, опускаясь на стул рядом с партнером.– Ни сна, ни отдыха измученной душе!.. Черт бы побрал этого Жабана! Грозился оштрафовать за совершенно невинный флирт с девочкой... За кого они нас держат?! Мы – не рабы, рабы – не мы!
– Работа есть работа,– примирительно заметил Крюков.
– Скажите, пожалуйста, какой герой труда! – ехидно глянул на приятеля Аркадий.– А о чем ты с Марой договаривался?
– Ее Марой зовут?
– Или Машкой – кому как нравится,– пожал плечами Канарейкин.
– На шабаш она меня приглашала,– разоткровенничался Крюков.– Люблю, говорит, вампиров.
– Я так и думал! – довольно хихикнул Аркадий.– Бабы всегда на имидж западают! Видал, как на тебя дамочки из публики реагируют? Прямо едят глазами!.. Эх, надо было мне назваться вампиром! Из тебя, Федька, какой-то вялый упырь получился. Больше огня во взоре, Фреди, больше шарма! Укуси хоть, что ли, какую-нибудь – для полноты образа.
– Сам кусай! – обиделся Крюков.
– Я не вампир, я – Кенар... Мне бы Соловьем-разбойником назваться! Дал маху! Не додумал в свое время. Лирические герои ныне не в моде... Надо будет договориться с Жабаном и добавить чертовщинки в имидж.
– Бесов тут и без тебя хватает,– хмуро бросил Федор.
– Не люблю моралистов,– поморщился Канарейкин.– Где ты видишь бесов?
– А этот, с рогами, кто по-твоему? – кивнул головой Крюков на проходящего мимо рогатого субъекта.
– Сатир,– охотно пояснил Аркадий.– Совсем другой имидж, возбуждающе действующий на дам! От беса – никакого возбуждения, сплошное уныние... В шоу-бизнесе, брат, свои тонкости!
– Не могу понять, как он на копытах передвигается... Я бы и минуты в такой обуви не выдержал.
– Хо! – возмутился Канарейкин.– Да если бы мне такие деньги платили, не то что копыта – пуанты бы нацепил и изображал на подиуме умирающего лебедя!.. Искусство, брат, требует жертв!
Сатир то ли услышал слова Федора, то ли просто находился в расстроенных чувствах, но взгляд, которым он одарил коллегу, трудно было назвать дружественным. Вот вызывающим – да!.. Крюков мог, конечно, отреагировать соответственно, однако не хотелось затевать скандал.
– Кукиш на Мару неровно дышит,– разъяснил поведение сатира всезнающий Аркадий.– Имей это в виду!.. Сатиры, если верить мифам, отличаются весьма вздорным нравом. Ладно, пора – наш выход...
На подиум они шли уже в третий раз. Нельзя сказать, что Федор вообще не волновался. Но к обстановке немного привык, и теперь мог себе позволить присмотреться к посетителям ночного заведения.
Публика в зале, довольно сильно разогретая вином и сомнительным (в смысле нравственности) зрелищем, мало чем отличалась от артистов, оккупировавших закулисье. Ну, женщины были чуть более одеты, зато среди мужчин сплошь и рядом попадались рогатые– в переносном, конечно, смысле.
Песня, которую исполняли Фреди Крюгер и Аркан Кенар, повествовала о кровососущих – то бишь о комарах. Вроде бы совершенно идиотская, но когда ее пел вампир – пусть даже и липовый... В особо ударных местах Кенар заливался визгливым тенорком: «Ужо мы выпьем вашей кровушки, кровушки, кровушки», а Крюков делал соответствующее выражение лица, чем приводил захмелевшую публику в неописуемый восторг. Дамы прямо-таки рвались из платьев навстречу многообещающему вампиру!.. Психопатки, прости господи... Одна такая повисла у Фреди на шее и вопила дурным голосом: «Укуси меня, укуси меня!» Окружающие неистовствовали!.. Психопатку от Крюгера оторвали уже за кулисами бравые ребята из охраны, дали понюхать ей нашатырного спирта, после чего выпихнули в зал.
– Сумасшедший дом! – выругался Крюков.
– Зато какой успех, а, Макар Терентьевич?! – обратился к Жабану сияющий Кенар.– А вы сомневались!
– Недооценил публику,– самокритично признался мэтр.– Придется добавить экспрессии.
– А я что говорил? – продолжил Аркадий.– Смелее надо, Макар Терентьевич, отвязнее! Публика именно этого от нас ждет!.. Я вот хочу поменять имидж: назовусь Соловьем-разбойником!
– Это ты брось! – строго осадил выскочку Жабан.– И думать забудь. Ишь, чего захотел! До Соловья, молодой человек, еще дорасти надо! Твоего таланта пока что и на путного Кенара не хватает! Что же касается «разбойника» – не возражаю. Кенар-разбойник – звучит действительно неплохо.
– У, глубинка! – тихо прогундел вслед удалявшемуся Жабаненко Аркадий.– Что ты понимаешь в искусстве?!
Честно говоря, в искусстве ничего не понимал не только Жабан, но и Федор Крюков. Кроме того, у лейтенанта с непривычки заболела голова. Сказались, видимо, нервное напряжение и резкая смена обстановки... К счастью, третье выступление было последним в программе ночного клуба. Опытные люди считали, что настал тот час, когда почтенная публика уже не способна реагировать на связную речь даже такого невысокого пошиба, как песни, сочиненные Арканом Кенаром. Гульбище, естественно, продолжалось, но в более упрощенном и облегченном варианте.
