– Шатуненок – это вам не бакуня Осташ, – покачал головой Кисляй. – От него и в детские годы мы не слышали лишнего слова, а ныне и вовсе. Заматерел Искар – вон как его разнесло в плечах! А ростом он, похоже, перегнал дядьев.
Старшины согласились с Кисляем. По первому взгляду видно, что изменился за минувший год Искар. Ну а что с его душой стало, судить никто не брался.
Данбор шагнувшего через порог Искара узнал сразу и обрадовался от всего сердца. В один день вернулись сын и сестричад. Вернулись живыми, здоровыми и с немалой славой. От радости Данбор не сразу разглядел женщину, которая пряталась за Искаровой спиной, а как глянул на нее, так и обмер. И уже в беспамятстве, видимо, произнес:
– Милица!
Лытарь, стоявший ошуюю Данбора в ожидании родственных объятий, даже пригнулся, чего-то вдруг испугавшись. Отрезвила всех Осташева усмешка:
– Не Милица она, а Ляна, Макошина ведунья.
После этих слов Лытарь вздохнул с облегчением, а то ведь ему невесть что показалось после вскрика Данбора. Мелькнула даже шальная мысль, что сестричад Искар наведался-таки в Страну Забвения и вывел оттуда сгинувшую в медвежьем капище Милицу.
Пока простодушный Лытарь неловко оправдывался за свой испуг, Данбор уже со спокойным сердцем приглядывался к гостье. И пришел к выводу, что не обманули его глаза, не могло такое разительное сходство быть простой случайностью. Но вслух говорить об этом он не стал.
– Отец мой Лихарь Урс был таким же шатуном, каким Осташ сейчас является быком, – прервал извинения Лытаря Искар. – Так-то вот, родовичи.
– Он что же, не был оборотнем? – растерялся от таких слов Лытарь.
– Шатунами звали ближников Лесного бога урсов, – пояснил Искар. – Листяна Колдун был сыном кудесника этого бога Ичкиря Шатура, а Лихарь его внуком. Об этом мне рассказала бабка Горелуха. А мать моя умерла у нее на руках при родах, и случилось это не в медвежьем капище, а в селе урсов. Боги славянские должны были пропустить ее в Страну Света без задержки, ибо Лесной бог урсов не связан с нечистыми духами из Страны Забвения и ничем не хуже всех прочих богов.
Лытарь почесал затылок и растерянно оглянулся на старшего брата. Данбор же слушал Искара с большим вниманием, хотя по лицу его трудно было определить, чего больше в его душе: веры или сомнения. Для семьи было бы лучше, если бы Искар оказался прав. Как ни крути, а судьба Милицы темным пятном ложилась на ее родовичей и вызывала неодобрительные, а то и опасливые шепотки соседей.
– Садитесь к столу, – махнул рукой Данбор, – разговор будет долгим.
При чужих женщин за стол не сажали, но ныне под кровом были только свои, а потому за столом собралась вся семья, за исключением самых малых.
– А кто же тогда Веско убил, – продолжал сомневаться Лытарь, – не Шатун разве?
– Не знаю, – вздохнул Искар. – Я тогда еще не родился. Но у Лихаря Урса было много врагов, быть может, именно они подстерегли Веско.
– Я тогда был еще ребенком, – покачал головой Лытарь, – не говоря уже о Малоге – он в зыбке качался.
Малога был сыном Веско, а Данбору он доводился братаном. В год смерти отца Малоге разве что четыре года исполнилось. Но отца своего он, похоже, помнил, ибо ничем иным его отношение к Искару объяснить было нельзя. Годами он был немногим старше Искара, но дружбы между ними не было никогда. Малога вообще неразговорчив, словно с младенчества решил оправдать родовое прозвище, если сронит, бывало, пару слов за день, то и этого много будет. Откровенной неприязни он никогда к Искару не выказывал, но сторонился его, словно тень Веско разделила их навеки. Семьей Малога обзаводиться не спешил, а жил с Данбором под одним кровом, деля радости и огорчения его большой семьи.
Другой Данборов братан, Доброга, годами был старше Малоги, но нравом куда добродушнее, а в Искаре он и вовсе души не чаял, наверное в память о Милице, которая вынянчила его после смерти матери. Доброге перевалило слегка за тридцать, и чад он успел нарожать со своей говорливой женой полдесятка. Пора было уже Доброге вслед за Лытарем перебираться под свой кров, но он с этим не спешил, резонно считая, что под крылом старшего братана надежнее, ибо чада Доброги еще малы, а тянуть хозяйство одному трудновато.
Слова сестричада Искара заставили дядьев призадуматься еще и потому, что за убитого Веско семья обязана была мстить. Пока его смерть числилась за нечистыми, тут уж ничего не поделаешь, но совсем иное дело, если Веско Молчуна убили обычные люди. Тут уж честь семьи и рода обязывала найти и покарать убийц. Ибо кровная месть не признает забвения.
– Никто Шатуна вблизи не видел, кроме разве что Тучи, – задумчиво сказал Данбор, – но Туча никогда не отличался твердостью сердца и вполне мог приврать от испуга. Что же до Веско, то он исчезал тогда из сельца, и исчезал надолго. Распря тогда шла крутая в радимичской земле, и Веско участвовал в ней. Ходил он тогда под рукой боготура Скоры. Крепко от них досталось каганову наместнику Жиряте. А про Лихаря я от него ничего не слышал.
– А иных имен он не называл? – спросил Искар. – Имени боярина Драгутина, скажем?
– Был какой-то даджан в радимичских лесах, но как его звали, я уже забыл, честно говоря.
– А чужие люди к вам в сельцо не забредали? – спросила доселе молчавшая Ляна.
Данбор метнул в ее сторону быстрый взгляд и ответил после некоторого раздумья:
– Появлялся отрок, расспрашивал о Шатуне, но это было уже после смерти Веско.
– Еще один приезжал, – вспомнил вдруг Доброга. – Я тогда по малости лет здорово его испугался. Мы ходили с Милицей по ягоды. Из девок с нами были Кисляевы и Брылевы. Тот чужак наделал переполоху. Выехал из зарослей черным жуком на вороном коне. Девки бросились врассыпную, одна Милица осталась на поляне. Я затаился под кустом, а Милица вступила с ним в спор. Тот жуковатый был неславянской породы, а Милица называла его каким-то чудным именем. Просил он ее, чтобы она показала ему дорогу к медвежьему капищу. Милица отказала наотрез, а жуковатый пробурчал что-то и уехал ни с чем.
– Женщина еще была, – вспомнил Лытарь. – Расспрашивала меня об Искаре. Но это уже года три спустя.
– Это Горелуха приходила, мать Лихаря, – пояснил Искар. – Рассказывала она мне об этом.
– Вспомнил я имя жуковатого, – подхватился Доброга. – Странное имя, оттого и запало в память – Бахрам.
– Выходит, Бахрам выслеживал Милицу? – спросил Искар.
– Да уж, наверное, не просто так крутился возле болота, – согласился Доброга.
– А Шатун к тому времени уже объявился на болоте? – спросил Осташ.
– Шатун объявился по зиме, – пояснил Данбор. – И сразу же у Кисляев корова пала. А далее начался мор среди свиней. По сельцу пошел слух, что виной этому хозяин медвежьего капища, который прежде владел этой землей и ныне требует от нас плату. Пробовали старшины его ублажить, да не тут-то было, вслед за свиньями начали падать кони. Вот тут Веско и вызвался наведаться к тому Шатуну и вызнать, что он от нас хочет.
