Ган ощущал в себе силу, а вот прав у него пока было маловато. Что же касается каганской власти, то ничего хорошего Горазд от нее не ждал. От безраздельной власти люди как раз и лишаются разума. И лучше будет для всех, если власть Битюса будет ограничена ганским приговором.
Жучин уже покинул гридню, а ган Горазд все путался между расписанных мазилкой стен, решая трудный для себя вопрос. Хотя, в сущности, выбор свой он уже сделал, захватив стол в этом граде. Оставалось только подождать, как оценят его шаг славянские боги и насколько им придется по душе ганская выгода.
– Сорока! – крикнул Горазд в приоткрытую дверь. Шустрый соглядатай немедленно возник на пороге. Горазд нисколько не сомневался, что Сорока подслушивал у дверей, но пенять ему за это не стал. Служба такая была у расторопного негодяя. На эту службу сам Горазд его нанял, да еще и положил немалую плату. Была, правда, опаска, что продаст его Сорока либо Жучину, либо Митусу, но с такой возможностью приходилось мириться, ибо найти другого такого проныру непросто.
– Женка к Жучину пожаловала, – сразу же от порога зачастил Сорока. – Станом пряма, ликом смугла, годами нестара.
– Может, по срамному делу зашла она к богатому купчине?
– Очень может быть, – согласился Сорока, – только сдается мне, что я ее уже видел у нас в детинце. С хазаром Гаюном она шепталась о чем-то. В этот раз заявилась не одна, отрок при ней. Осташ признал этого отрока за своего братана и повел на постоялый двор угощать вином.
– Шатуненок?! – удивился Горазд.
– Мы на него сети ставили по всем весям, – продолжал Сорока, – а он, вишь, сам пожаловал.
Вот ведь новость так новость! Горазд не знал, радоваться ему или огорчаться. Хорошо, конечно, что шатуненок объявился, но плохо, что привела его с собой хорошая знакомая Жучина. По всему видно, что Ицхак озаботился Листяниными схронами. Делиться золотом с купцом Горазду не хотелось. Хотя о дележе думать еще рано – Листянино богатство еще нужно взять.
– С шатуненка и Осташа не спускай глаз, но пирушке их не мешай. Пусть отроки примут побольше браги, глядишь, у шатуненка развяжется язык. Приставь к ним человека поразумнее. За женщиной тоже проследи.
В ложницу Горазд отправился неохотно. Хотя время было позднее, но ни ко сну, ни к утехам душа его не лежала. Да и жену свою, дочь Твердислава, он не жаловал. Нельзя сказать, что совсем плоха Злата, но и до белой лебеди ей далековато. Разве что войдет со временем в тело, а пока что от капризной худышки Горазду одни огорчения.
– Почему запретил Осташа ко мне пускать? – набросилась на мужа Злата, как только он прикрыл за собой дверь ложницы.
С характером пигалица. Князь Твердислав, говорят, в ней души не чаял, а потому избаловал сверх меры. Разве ж можно таким тоном разговаривать с мужем? Не то чтобы Горазд осерчал на неразумную жену, но за косы оттаскал для порядка.
– Нечего Осташу в твоих покоях делать. Не сопливый он мальчонка, а хазар. Ганша должна себя блюсти и не ронять чести мужа.
– Когда это я твою честь роняла? – показала мужу острые зубки Злата. – Осташевы байки не только мне любы, его мамки и няньки собираются послушать.
– Вот пусть в людской и слушают, – отрезал Горазд. – А ты не малое дите, чтобы тешиться пустяками.
Отправить надо Злату на дальнюю усадьбу, пусть там доспевает, а то сейчас от нее ни доброго совета не дождаться, ни ребенка. Без добрых ее советов ган, конечно, обойдется, а вот наследник ему нужен. Родить его должна дочь Твердислава, тогда берестяне будут по-иному на гана смотреть. И для родовичей убитого князя он станет своим. Врагов у гана Горазда много, а сторонников мало. Вот и приходится выбирать попутчиков. Но с попутчиками ухо следует держать востро, иначе враз без портков оставят.
Глава 13
БРАТАНЫ
Искар в Берестене бывал не один раз и всегда поражался шумливости городских обывателей, которые ни минуты не оставались в покое, без пощады толкая друг друга острыми локтями. И что за охота у людей селиться большой кучей, когда мир так велик? А в Берестене дома друг к другу так близко стоят, что сосед к соседу запросто может дотянуться в котел ложкой. Оттого, наверное, и нет в городских людях сердечности, и каждый норовит другого облаять. И лаются они такими срамными словами, что просто уши вянут.
Осташ, даром что за градским тыном прожил всего ничего, успел поднабраться разных слов и теперь без конца сорил ими, поливая и правых, и виноватых. За такие выражения Осташу в родном сельце давно бы оборвали уши, а градские ничего – терпят. Данбор первым бы спрос с сына учинил. Но ныне Осташ далеко от отцовской руки, и не отрок он в глазах обывателей, а хазар. Баранья шапка на ухо сдвинута, у бедра кривой меч, а на устах нагловатая ухмылка. Вот и свяжись с таким.
Шли братаны через людское скопище на постоялый двор, если верить Осташу, брагу варили так, что ее к каганову столу подать не стыдно. По мнению Искара, Осташ каким болтуном был, таким и остался. Хотя, надо признать, в росте он сильно подтянулся и в плечах стал шире.
– Ты что, пировал за кагановым столом? – не выдержал похвальбы братана Искар.
– С каганом я не пировал, а вот с ганом Митусом за одним столом сиживал.
– И уж конечно в навершье, одесную гана? – ехидно усмехнулся Искар.
– Одесную гана Митуса сидел ган Горазд, – вздохнул Осташ, – а меня пока сажают в охвостье. Зато я к ганше вхож, Злате Твердиславовне. Души она во мне не чает.
Искар засмеялся, хотя похвальба Осташа, дойди она до Гораздовых ушей, могла бы дорого стоить неразумному отроку. Но с Осташа Искаровы предостережения как с гуся вода. Скалит зубы да заливается соловьем.
– Ты меня держишь за несмышленыша, – ухмыльнулся Осташ в пробивающиеся усы, – а я, между прочим, не такой простак, каким кажусь. Дай срок, украду ганшу, и поминай как звали.
– Ты совсем ума лишился, отрок, – возмутился Искар. – Зачем тебе чужая жена, когда кругом полно девок. Виданное ли дело, чтобы гану служить, а на ганшу глаз положить. Не по чести хочешь жить, Осташ, против правды славянских богов. Данбор этого не одобрит.
– А Горазд, думаешь, живет по чести? Прибрал к рукам чужой город, несмышленую девку умыкнул из семьи, старшего не спросив. Если бы ган жил по правде славянских богов, я не стал бы в его дела вмешиваться, но Горазд чужому богу поклонился, отринув обычаи щуров. Злата из семьи давних Велесовых ближников, каково ей жить с человеком, который готовит каверзу Скотьему богу?
– Это она тебе сказала, что не хочет за ганом жить?
– Она несмышленая, ей пятнадцать лет всего. Я сам рассудил.
– Глупо рассудил, – пыхнул гневом Искар. – Смотрю я на тебя, Осташ, и диву даюсь: вырос в орясину, а ума не набрался. Да разве родовичи князя Твердислава согласятся отдать его дочь за простолюдина? Замахал серый селезень крылами на белую лебедицу, а из него все перья повыщипали. Надо подать весточку Данбору, чтобы забрал тебя в сельцо, а то ты в городе лишишься не только разума, но и головы.
